Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №13/2009

Я иду на урок
8 - й класс

Когда вокруг читают все

Восьмиклассник о романе «Собор Парижской Богоматери»

Получив в этом году новый математический восьмой класс, я задумался о том, как мне создать у детей ощущение, что читать сегодня стоит. Читать много, разнообразно, с удовольствием, вне программы. Для этого в самом воздухе должно висеть, кожей чувствоваться — здесь, у нас, в школе (а для многих восьмиклассников эта школа стала новой: класс наборный) читать принято. Как добиться такого ощущения?

фото с сайта http://fotki.yandex.ru/users/Annathedreamer/album/59628

Самые первые уроки года я отдал под рассказ каждого ученика о той книге, которую он рекомендует читать одноклассникам и мне. Сам собой у нас сложился список «Что читают в 8 “В”». Далее каждый ученик класса должен был выбрать из этого списка три наиболее заинтересовавшие его книги (на октябрь, ноябрь, декабрь) — и в конце каждого месяца отчитаться коротеньким эссе о своих впечатлениях. Все работы рецензировались и обсуждались, сам процесс выбора книги был подчас непростым — короче, в течение первых двух четвертей происходило постоянное бурление на книжные темы (тем более важное, что уроков литературы в восьмом классе у меня, как и у многих учителей, по программе всего два в неделю).

Во втором полугодии круг бурлящих расширился: мы решили подключить к нему взрослых — они же тоже читают (не будем разуверять в этом наших пока ещё наивных восьмиклассников). Воспользовавшись идеей Н.Ванюшевой, попросили родителей назвать книгу, которая их самих “зацепила” в подростковом возрасте. Прочтя эту же книгу, школьники должны были обсудить её с родителями, соотнести впечатления — и опять написать небольшую работу. На это ушла часть третьей четверти.

Потом (в конце третьей — начале четвёртой четверти) пошли по учителям и составили список их любимых книг. Вчитываться в то, что рекомендовано любимым классным руководителем или страшным завучем, особенно интересно. И опять есть повод сравнить своё восприятие книги с восприятием значимого для тебя взрослого.

В процессе этой работы мы постоянно учились говорить о книгах. Такая работа на пользу ребёнку: ведь в будущем ему придётся делиться своими впечатлениями о произведениях искусства, телепередачах, выставках, концертах — и делать это точно, образно, богато. Кроме того, в эти разговоры постоянно вовлекаются сверстники и взрослые — и действительно создаётся ощущение (пусть, повторюсь, и призрачное), что все вокруг читают, что чтение — норма.

Среди обсуждаемых подростками книг довольно много французских. Отрадно, что не уходит из чтения и добротная классика, вроде романов Виктора Гюго. Приведу здесь в качестве примера одну письменную работу (автор — ученик 8-го класса Центра образования № 57 Москвы Владимир МАЗАЛОВ; работа специально не редактировалась), по которой видно, как может самостоятельно воспринимать сложное произведение школьник — и как значимо для него выражение своего восприятия. Важно также, что эта работа даёт возможность мне как учителю продолжить взаимодействие с учеником индивидуально (в плане — исследование темы Собора Парижской Богоматери в поэзии; некоторые тексты смотрите в подвёрстке).

О романе В.Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Не так давно я прочитал книгу, которую посоветовал мне отец. В процессе чтения понял многое, но прежде всего одно — я никогда не встречал подобного автора. Дойдя до конца «Собора Парижской Богоматери», я резюмировал: книга мне не очень понравилась, и всё же не могу отделаться от ощущения, что познакомился с великим произведением искусства. Кажется, я даже понимаю, почему.

Осип Мандельштам

NOTRE DAME

Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика, — и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый лёгкий свод.

Но выдаёт себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.

Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом — дуб, и всюду царь — отвес.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.

***

Жерар де Нерваль

СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ

Собор великий стар. Хоть наш Париж моложе,
Он, может быть, его переживёт. Но всё же,
Когда пройдут века — ну десять сотен лет,—
Сильней окажется их сумрачная сила,
Железные его свирепо скрутит жилы,
И каменную плоть изгложет, и скелет.

И будут приходить к развалинам Собора
Всех стран паломники. Потом роман Виктора
Прочтут в который раз, и вот предстанет им
Вся мощь и царственность старинной базилики,
Как предок предстаёт прославленный, великий
В мечтанье иль во сне праправнукам своим!

Перевод с французского Н.Рыковой


Сравнивая «Собор» с творениями Диккенса, я поразился, что две совершенно разные по структуре книги могут создавать одинаковое ощущение. В «Дэвиде Копперфилде», к примеру, каждая мелочь в итоге оказывалась существенно важной. У Гюго хватает элементов, лишь пару раз мелькнувших, хоть и связанных с главными героями, но не играющих в сюжете важной роли, но всё же значимых. Жеан Фролло, например, брат сюжетно важного героя (о нём речь пойдёт позже), однако роли в истории не играет, зато как описан и показан! Он — самый обыкновенный студент XV века, его описание одновременно комично и печально. Он распутен и глуп, он — неисправимый мот. Денег он не бережёт и не имеет, вместо учёбы он ходит по кабакам и играет в кости. В самом начале книги не случайно именно он, Жоаннес Фролло де Молендино, оказался самым нетерпеливым, острым на язык и насмешливым из находившихся в зале студентов. Он смешон в своём невежестве, но если задуматься — сколько было и всегда будет таких студентов, которых в будущем ждёт участь нищих или уж точно необразованных людей! А ведь без стороннего персонажа Жеана Мельника я бы обо всём этом и не подумал!

Так что для меня самое чёткое и глубокое в «Соборе» — герои, и мне неясно, почему мои родители наиболее ценят в этой книге сюжет. Персонажи очень выразительны, каждый из них по-своему необычен и (что касается главных героев) по-своему несчастен. Моим любимым является Клод Фролло. Вот над ним, над его миссией в этой книге я действительно поломал голову. Что это за человек? Почему он дошёл до такого состояния? Наконец, согласно его собственной метафоре, кто он — паук или муха? Человек он несчастный. Клод — алхимик и посвятил свою жизнь получению золота. Я, зная, что это невозможно, следил за его мучениями с глубоким состраданием. Он ошибался в своей главной цели, он возносил золото надо всем, хотел получить его из огня! Он сам говорил: “Золото не металл, золото — свет”. Он отрицал все науки ради алхимии и ошибался. Но он был последним, должно быть, из людей, способных разбирать слова в изгибах стен, буквы в стрельчатых арках, различать афоризмы среди колонн! Как он был прав, говоря: “Книга убьёт здание”! Клод Фролло был проницательным и мудрым человеком, которого сгубила любовь. И тут его становится действительно жаль, ведь он — архидьякон, перед ним стоит выбор — долг или чувство? Он всё время мечется между крайностями, положение усугубляется его ненавистью к цыганам, а Эсмеральда, предмет его любви, — из них. Страсти обуревают философа, он страдает, превращается в тёмного человека с несчастной судьбой. Его речи — мои любимейшие моменты. Впрочем, благочестия в нём и сначала было немного. Например, Квазимодо он растил не из жалости, а в надежде, что за это часть его грехов будет прощена. Любовь стала страстью, поглотившей его и сгубившей. Его смерть наполнила меня благоговением.

Достоверность книги — одновременно сильная и слабая её сторона. Каждый элемент прошлых лет воссоздан с исторической точностью, прошлое оживает на страницах романа. Но описания порой затягиваются — это сильно притупляет удовольствие от чтения. Впрочем, огромное описание самого собора мне было интересно, как любителю архитектуры. К тому же собор — один из центральных героев повествования, в нём трудится Клод Фролло, Квазимодо — почти часть этого святого здания, с ним связаны все поворотные моменты. В числе последних — штурм, любимый момент моего отца. Не понимаю, почему, но мне он не показался любопытным, разве что напряжённым. И собор, как и все главные герои, пострадал в конце. Без Квазимодо у храма нет больше души.

Роман Гюго меня поразил. Я нашёл в нём много символов и недомолвок, над которыми стоит поразмыслить.

Юлиан Пшибось

NOTRE DAME

Миллионы молитвенно сложенных пальцев воздвигли пространство.
Сняло со шпиля меня, как тушу с крючка, потрясенье.
Оплёванный ливнем средь сонмища чудищ престранных,
я ощутил: что я значу, живой, рядом с каменным чудом!
Эти стены из тёсаных глыб надо мной, как брусчатка,
поднялись — воскресшие из саркофага.
Кто же потряс эту стену сплошной темноты,
укротил и освоил?
Знаю: Христами увешанные кресты
надо вытянуть, чтобы предстали строительными лесами,
и волю свою заострить и сравнять с небесами,
и гибель свою
устремить
в эту стрельчатость арки —
туда, где под сводом ключ
замкнул дрожащие стрелы,—
и стоять под грохотом глыб, громоздящихся выше и выше,
покуда их незавершённость, когда голова закружится,
не оборвётся с крыши —
двумя вознесёнными башнями, летящими за пределы.
Кто выдумал эту бездну и выбросил в глубь высоты?

Перевод с польского Ал. Ревича

 

Сергей Волков
Рейтинг@Mail.ru