Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №24/2008

Читальный зал

Мы уже писали о первых двух томах этого заметного издания (см. № 10 и 14). Сегодня писатель и литературовед Владимир Березин высказывает свою точку зрения на завершающий том. Её разделяет и редакция «Литературы».

Серебряный век

Прекрасно, что этот трёхтомник теперь есть, да только вдруг вспомнилось. Одна корреспондентка, услышав о поэтической подборке «Женщины Серебряного века» в толстом литературном журнале, спросила главного редактора: “Вот и я хочу спросить: а когда у женщины бывает серебряный век”?

Это время замещено в общественном сознании штампами, любовными историями и биографическими сплетнями, замещающими биографии. При этом Серебряный век — одна из наиболее описанных эпох русской культуры — не изученных даже, не осмысленных, а именно описанных. Золотой век изучали много, но всё же там куда меньше письменной рефлексии: общество было куда более разделено, и никакой приказчик не ходил на поэтический вечер Пушкина, чтобы потом составить об этом мемуар. Словом, это не “исчерпывающее справочное издание” и не “расставляющая всех по своим местам книга”.

Ключевые фигуры Серебряного века — Блок, Ахматова, Брюсов и дюжина других, — описаны в сотнях воспоминаний. Поэтому интересны как раз фигуры второго и третьего ряда. Интересны и фигуры, не в первую очередь ассоциирующиеся с Серебряным веком — такие как Юрий Тынянов и Виктор Шкловский. Они, как и многие другие деятели культуры, состоялись сначала в одном качестве, а потом в совершенно другом. Биографии продолжались, свидетельства множились.

П. Фокин, С. Князева. СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК:
Галерея культурных героев рубежа
XIX-XX веков. Том третий. СПб.: Амфора, 2008. 518 с.

Часто Серебряный век сводят к литературе, между тем это было сложное явление русской культуры и общественного уклада, в который включались искусство, философия, общественные движения — и круг знаковых фигур увеличивается, как разрастается пятно на бумаге. Составители назвали свой трёхтомник аккуратно — не “словарём” или “энциклопедией”, а “Портретной галереей культурных героев рубежа XIX–XX веков”, что позволяет уйти от критерия “значимости” (совершенно необъективного), и произвольно ограничить круг упоминаемых. О людях начала XX века говорят их современники, а не исследователи века XXI — это не научный труд, в котором обязательна отстранённость, а именно портретная галерея. Да, о ком-то насплетничали, кого-то оболгали современники. Это можно начать комментировать из нынешнего времени, но тогда труд станет неподъёмным — и для создателя, и для читателя. Вот, читатель, перед тобой свидетельство, хочешь — двигайся дальше, найди второго свидетеля, сличи показания, выноси суждение сам. Эта позиция небезупречна, но понятна. Тем более что трёхтомник позволяет вспомнить тех “незнаменитых героев”, что не сравнимы по известности с Блоком, но создали ту культурную среду, что и была Серебряный век. Попал в книгу забытый ныне Сергей Владимирович Садиков, лишённый в этой описи даже года рождения: “Поэт. Лидер московских «ничевоков», про которого вспоминает Иван Грузинов: «Со времени смерти поэта, по-видимому, утрачены и затеряны все его стихи, в том числе и поэма “Евангелие рук”. Смерть Сергея Садикова была трагической. Летом 1922 года Садиков поехал в Петербург. Там он попал под трамвай»”. Несчастного было невозможно извлечь, и он всю ночь, оставаясь в сознании, диктовал телефонограммы в Москву. Этот персонаж в “портретной галерее” оправдан — он определённо герой своего времени.

А вот целиком заметка о Владимире Геннадьевиче Тардове: “(Псевдоним Т.Ардов, 1879 — 8.4.1938): Поэт, критик, драматург, публицист. Стихотворные сборники «Вечерний свет» (М., 1907), «Странник» (М., 1912). Автор книги «Отражения личности. Критические опыты» (М., 1909)”. “Тардов... был ростом мал, большеголов, белёсо-рус и судил о стихах авторитетно; я побаивался его критики и не дерзал прочесть ему юношеской своей поэмы «Хаскэм»” (Маковский С. Портреты современников). Как кончил свои дни этот персонаж, как и многие другие с “неприятными” датами смерти? В этот же год в своих постелях скончались Станиславский и эмигрировавший Шаляпин. Однако множество деятелей русской культуры тогда погибли трагически — и отчего читателю об этом гадать? Человек любопытствующий тут же набьёт его имя в «Яндексе» и узнает, что он расстрелян 8 апреля 1938 под Москвой. Или вот Нина Хабиас (Нина Петровна Оболенская) — про её отсидку “портретная галерея” молчит, меж тем известно, что её посадили на десять лет в 1937, а после она жила в туркменской ссылке. Действительно, о ней не напишешь “Погибла в ­ГУЛАГе”, дата её смерти вовсе неизвестна (1943 годом датирован последний прижизненный документ) — так отчего это не вписать в биографическую справку? Ведь тогда судьба выглядит совершенно иначе. Причём даже ремарка “С 1920 года за границей” не всегда исчерпывает тему — мы так же знаем, что людоед, от которого человек ушёл в 1920-м, доел его потом, по возвращении на Родину. Для некоторых персонажей энциклопедии существует ремарка “Погиб в ГУЛАГе”, но означает ли то, что её нет, счастливую старость и естественную смерть? Непонятно. Да и если датой смерти стал боевой 1918 год — скончался ли дома или его вывели к оврагу люди в кожаных куртках? А может, наоборот, с него сорвали кожаную куртку и поставили к стенке солдаты Добровольческой армии? Нет, что ни говори, дата и обстоятельства смерти для русской культуры ХХ века очень важны.

В остальном — перед нами весомое собрание книг для чтения.

Нужно только помнить, что это не конечная инстанция, а, скорее, приглашение к самостоятельной работе — посмотреть источник, перечитать (или открыть впервые) книгу мемуаров. Время-то, хоть страшноватое, но великое.

Владимир Березин
Рейтинг@Mail.ru