Штудии
Пётр Щебальский об исторических воззрениях Льва Толстого
Штудии
Пётр Щебальский об исторических воззрениях Льва Толстого
Пётр Карлович Щебальский (1810–1886)1, из небогатых псковских дворян, с 1836 года служил в гвардейской артиллерии; в 1842 году, когда Толстому было столько лет, сколько герою его «Отрочества», Щебальский за участие в дуэли (он стрелялся с офицером, высшим по чину) был разжалован в канониры, но за военные подвиги на Кавказе восстановлен в прежнем чине и возвращён в гвардию.
Из-за материальных обстоятельств он не принимает командования гвардейской батареей, куда назначен был в 1854 году, а занимает должность московского полицеймейстера (автор некролога в «Русском архиве» вспоминает волнения в одной московской редакции — подразумевается редакция «Русского вестника», — куда явился полицеймейстер с бумагами в руках; это была статья Щебальского, которую он и предложил журналу). По хлопотам Тютчева (Щебальский был частым собеседником поэта; в письме к дочери Е.Ф. Тютчевой от 10 ноября 1863 года поэт называет его “наш друг Щебальский”)2 бывший артиллерист был причислен к Министерству народного просвещения (в конце 1858 года). 20 октября 1857 года Толстой и Щебальский виделись на вечере у Сушковых (сохранилось свидетельство в записной книжке П.А. Вяземского)3.
Ко времени толстовской работы над «Войной и миром» Щебальский выпустил несколько исторических сочинений, имевших успех и немалые тиражи: «Правление царевны Софьи» (М., 1856; перев. на франц. яз.); «Чтения из русской истории с конца XVII в.» (6 выпусков, СПб., Москва и Варшава, неск. изд., 1861–1862); «Начало Руси» (СПб., 1863, последние издания под заглавием «Русская история для грамотного народа и начальных училищ», Варшава, 1876–1878); «Дело о курляндском герцоге Эрнесте-Иоанне Бироне» (М., 1862); «Рассказы о Западной Руси» (2 изд., М., 1866); «Русская политика и русская партия в Польше до Екатерины II» (М., 1864); «Начало и характер Пугачёвщины» (М., 1865).
20 июня 1867 года Толстой пишет жене, что намерен “прочесть несколько глав исторических Погодину, Соболевскому, Самарину, Щебальскому”. Чтение не состоялось — Толстой через два дня уехал к семье в Ясную Поляну, а 3 декабря того же года Щебальский читал две ненапечатанные главы «Войны и мира» (сцены обеда в Английском клубе) в Обществе любителей российской словесности.
Откликаясь на выход первых трёх томов «Войны и мира» (напомню, что первые два издания книги вышли в шести томах), Щебальский высоко оценил книгу Толстого: и за точность и тонкость в изображении характера времени и людей (“Оглянитесь, и вы не найдёте вокруг себя ни старогусарского типа, который выведен в лице Денисова, ни помещиков, которые разорялись бы так добродушно, как граф Ростов <…> ни доезжачих, ни масонов, ни всеобщего (мы говорим всеобщего) лепета на языке, представляющем смесь «французского с нижегородским»” — Русский вестник. 1868. № 1. С. 301; далее указываю номера страниц); и за “осязательную связь с настоящею, теперешнею современностию” [там же]; и за то, что “нигде в романе графа Толстого вы не найдёте ничего тенденциозного, ни одной замашки тех господ, которые ежедневно проповедуют нам и в романах, и в драмах то западничество, то славянофильство, то гражданский брак, то Жан-Жакову методу воспитания…” [с. 302]. Критик восхищён тем, как автор умеет вывести на сцену — хоть на десять минут — живые лица: и Марью Дмитриевну Ахросимову, и дипломата Билибина, и Берга, и дядюшку Ростовых, и ключницу Анисью, и генерала Мака… “Граф Толстой находит возможность положить печать особенности даже на первенствующих борзых собак в охотах Ростовых и их соседей…” [с. 302].
Щебальский восхищён “необыкновенной верностью взгляда” писателя, “необыкновенной самобытностью его таланта”, “алмазами” и “перлами, добытыми из самых глубоких бездн души человеческой” [с. 302, 307]. Но при этом критику кажется, что Толстой “недостаточно разборчив в предмете своих наблюдений и нередко впадает в мелочность” [с. 307]. Он причисляет автора «Войны и мира» к “новейшей школе писателей”, метод которой выглядит у него так: “Они (писатели новой школы. — Л.С.) закладывают (выражаясь языком живописцев) тон, — положим, храбрости, но тотчас накидывают на него полутоны, начинают доискиваться, почему человек храбр, точно ли он храбр, какого рода его храбрость: от пылкости, от самолюбия ли она происходит? Есть ли она результат убеждения и силы воли над слабостию нервов, или тупого непонимания опасности, или же страха перед судом света?.. Но так или иначе, только после всех этих изысканий оказывается, что наш храбрец есть тряпка и что весь свет пошло ошибается, почитая его храбрецом… К таким-то последствиям приводит злоупотребление психологическим анализом, — и признаемся откровенно, нам кажется, что граф Толстой не избегает упрёка в этом недостатке, происходящем от избытка в нём силы наблюдения” [с. 307–308].
Но противоположный упрёк (в “недостатке отделки”) от критика заслужила “внешняя сторона романа”: “Неправильности в слоге автора нередки, повторение сряду одного слова часто встречается; на 85 странице второй части т. I у императора Александра голубые глаза, а на 118 — серые. На стр. 56 тома III читаем: «31-го декабря, накануне нового 1810 года, le rеveillon, был бал у Екатерининского вельможи». На этом бале некто барон Фиргоф разговаривал «о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета». На другой день приехал к князю Андрею Бицкий и сообщил ему подробности заседания государственного совета вчерашнего утра. Вслед за тем князь Андрей едет обедать к Сперанскому и находит его «в том ещё белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета». Которого же числа происходило это заседание?” [с. 318].
Замечу, что время заседания государственного совета было исправлено в последующих изданиях (Бицкий рассказывает о подробностях заседания “нынешнего утра” — Т. II. Ч. 3. Гл. XVIII), но глаза императора так и остались голубыми в сцене Ольмюцкого смотра и серыми перед началом Аустерлицкого сражения. Добавлю, что число подобных несоответствий в «Войне и мире» весьма велико — здесь неуместно их перечислять или говорить о них подробно, процитирую лишь слова Гёте по сходному поводу: напоминая одно из несоответствий в «Макбете» Шекспира (в одном месте леди Макбет говорит о том, что она кормила грудью дитя, а в другом Макдуф кричит, что Макбет бездетен), Гёте говорил: “...Шекспир всякий раз заставляет своих персонажей говорить то, что наиболее уместно, действенно и хорошо в данном случае, пренебрегая тем, что их слова вступают в мнимое противоречие со сказанным ранее или позднее”4.
Первая статья Щебальского вызвала сдержанное (скорее даже скептическое) отношение Н.Н. Страхова, самого проницательного критика «Войны и мира». В письме к М.Н. Каткову, редактору «Русского вестника», Страхов, предлагая журналу свою работу о книге Толстого, писал: “...хотел бы преупредить появление второй статьи г. Щебальского, которая, если будет походить на первую, никак не составит действительного разбора романа (Пётр Карлович, как видно, и не ставил себе такой задачи)”5. Статьи Страхова, как мне представляется, и сегодня могут многое дать читателям «Войны и мира». Именно Страхов сказал не устаревшие и по сей день слова: “…«Война и мир» есть также превосходный пробный камень всякого критического и эстетического понимания, а вместе и жестокий камень преткновения для всякой глупости и всякого нахальства. Кажется, легко понять, что не «Войну и мир» будут ценить по вашим словам и мнениям, а вас будут судить по тому, что вы скажете о «Войне и мире»”6.
“Историческим главам «Войны и мира» не посчастливилось, — пишет Я.С. Лурье, автор единственной, по-видимому, книги, посвящённой историческим воззрениям Толстого. — Большинство читателей их пропускают или наскоро проглядывают, торопясь вернуться к основным героям романа; вторую часть «Эпилога», выходящую за рамки сюжета, читают немногие”7. Книга Лурье представляется мне наиболее убедительным исследованием историософии «Войны и мира» — прежде всего потому, что автор не правит Толстого, не торопится отыскать заблуждения писателя, а стремится понять его воззрения. К ней я и отсылаю читателей, желающих разобраться в философии истории Толстого, как она изложена в «Войне и мире».
Статья «Нигилизм в истории» была напечатана в «Русском вестнике» (1869, № 4); мы перепечатываем её по журнальному тексту. Статья печатается по современной орфографии и пунктуации.
Примечания
1 Привожу даты жизни по «Русскому биографическому словарю» (том «Щапов–Юшневский», СПб., 1912. С. 12; подп. Н.Редько); дооктябрьские источники расходятся в годе рождения.
2 Щебальский напечатал рецензию на сборник Тютчева 1868 г. (Русский вестник. 1868, № 9).
3 Щебальский также состоял в переписке с Н.С. Лесковым (46 писем последнего к Щебальскому опубликованы в сборнике «Шестидесятые годы». М.–Л., 1940).
4 Эккерман И.П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1981. С. 525–526.
5 Процитировано в письме к Ф.М. Достоевскому от середины марта 1868 г. // Шестидесятые годы. М.–Л., 1940. С. 258.
6 Страхов Н.Н. Несколько слов к статьям о «Войне и мире» // Критические статьи о Тургеневе и Толстом. Киев, 1901. Т. I. С. 312–313.
7 Лурье Я.С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб., 1993. С. 11.