Трибуна

Простим ему неправое гоненье?..

…Ваш труд — едва ли эталон
Для министерства просвещенья.
От Бога вам терпение дано
Учить детей уму и стойким принципам.
А министерство… Может ли оно
Знать обо всех живущих по провинциям?..
                                       Ася Горская

Когда мы посылали итоговый документ Форума словесников в Рособрнадзор и Министерство образования, то и предположить не могли, что ответы чиновников этих ведомств будут столь различными. В.А. Болотов назвал участие профессионального сообщества в обсуждении проблемы итоговой аттестации по литературе важным и нужным, а предложение о разделении выпускного экзамена на два уровня — базовый и профильный — перспективным и заслуживающим внимания со стороны других предметников. Он одобрил усилия по сбору и оформлению предложений преподавательского корпуса и высказал готовность участвовать в дальнейшей работе над ними. Даже если это только декларация, то всё равно значимая: по нынешним временам желание госчиновника прислушиваться к иному мнению — вещь нечастая.

Ответ И.И. Калины разительно отличается от ответа В.А. Болотова и по тону, и по сути. В его основе — глубокая обида на учителей-словесников. Она прорывается сразу же за дежурным комплиментарным началом письма: “Не кажется ли авторам документа, что фраза: «литература как школьный предмет в образовательной системе обеспечивает нравственное и эстетическое формирование личности; обучает умению понимать как художественные произведения, так и научные, публицистические, другие тексты; вырабатывает навыки уст­ной и письменной речи, становящиеся интеллектуальным фундаментом человека на всю жизнь» является достаточно обидной для учителей других предметов? Например, я, как учитель математики, всегда надеялся, что тоже вношу вклад в нравственное и эстетическое формирование личности, обучаю пониманию различных текстов, вырабатываю навыки устной и письменной речи и формирую интеллектуальный фундамент человека. Уверен, то же самое могут сказать и учителя любого школьного предмета. С учётом того, что содержание школьного образование метапредметно по своей природе и даёт требуемый результат только в единстве, возвышение задач какого-либо одного школьного предмета надо всеми остальными вряд ли разумно”.

Как видим, И.И. Калина отказывает литературе в своём собственном содержании и месте в школьном пространстве: другие учителя, по его мнению, делают всё то же, что и словесники (поэтому исчезни они вместе со своим теряющим статус предметом, ничего и не изменится). А желание учителей литературы указать на специфику своего предмета в итоговом документе Форума вызывает у бывшего учителя математики чуть ли не обвинение в снобизме и скрыто-агрессивное стремление доказать, например, значимость математиков. Между тем учителя-словесники в своём документе нигде не написали, что “вносят вклад в нравственное и эстетическое формирование личности” только они; сказанное словесниками нисколько не умаляет значения других преподавателей — и никогда такое умаление не имелось в виду.

При этом странно видеть, как чиновник высокого ранга, прошедший в образовании долгий путь от учителя, директора, завроно до замминистра, не понимает, что литература в сегодняшней системе образования действительно остаётся единственным предметом, ставящим в центр разговора произведение искусства и эстетическое переживание. Не понимает — или не хочет понимать. И при этом априори, не спросив их мнения, ставит на свою сторону всех преподавателей других предметов (математиков, надо полагать, в первую очередь), разворачивая их штыки против словесников. Странная позиция для математика! Несовременная. Сегодня (мне по крайней мере) чаще приходится встречаться с такими учителями математики, которые ратуют за литературу и стремятся подбирать в свои классы самых сильных словесников школы. Знаю это по опыту, например, 57-й московской школы, одной из лучших математических школ России, или по тому же 31-му челябинскому физматлицею, о котором идёт речь в этом номере газеты.

Никто не отрицает, что у математики, физики, химии, биологии — свои образовательные сферы, весьма значимые для развития человека. Но это — науки, и адресуются они прежде всего к ratio, к интеллекту. Произведение же искусства обращено к душе человека, к его эмоционально-чувственной сфере, развивать которую крайне важно в процессе общего образования. Это — одна из задач литературы (и как искусства, и как школьного предмета). Если математик на уроке (или после урока) поёт песни или читает стихи, рисует картины или исполняет балетные па, то он, конечно, тоже начинает работать на поле искусства, но вряд ли это будет его основной задачей. Что же тут может быть для математика обидного? Что так задело И.И. Калину?

Думаю, как ни печально это признавать, что задевает его сам факт наличия литературы в школьной программе. Судя по прорвавшейся фразе о его собственной ученической жизни, о роли в ней районной библиотеки, где книжку читать давали, а дальше про неё разговаривать не принуждали, И.И. Калине в своё время не повезло с учителем литературы. Он, к искреннему моему сожалению, не знает по себе, непосредственно, что на уроке литературы может быть хорошо и интересно. Этот негативный опыт и ложится теперь в основу принимаемых госчиновником решений.

А иначе ведь и не объяснишь нелепые обвинения словесников в посягательстве на часы жизни ученика: “Ведь речь здесь фактически идёт не о «делёжке» часов базисного учебного плана, а о том, сколько часов жизни ребёнок, подросток, юноша обязан потратить на общение именно со мной, учителем данного предмета, для того чтобы понять себя, мир, сформировать позитивное отношение к себе и миру. Есть ли какое-то научное или иное обоснование у участников форума, почему именно такое количество часов жизни молодой человек должен посвятить общению с учителем литературы? К сожалению, в тексте его нет”. Но ведь нет его и у министерства, и у подведомственных ему научных структур. Почему базисный план устроен так, а не иначе? Почему на каждый предмет отводится столько часов, а не столько? Этому нет внятного и чёткого объяснения ни у кого — почему же сейчас “переводить стрелки” именно на словесников? И потом — ведь каждый учитель-предметник посягает и вторгается в жизнь ученика. И школа вообще — огромное и часто страшное вторжение в жизнь ребёнка. Она похищает даже не часы, а годы его жизни, она обязывает тратить их на общение с теми учителями, кто волею судьбы достался школьнику. И что — на основании этого факта у нас обсуждается вопрос о необходимости школьного образования, о возможности его отмены? Не слышно такого!

Не менее нелепо и обвинение словесников в том, что они требуют обязательного экзамена потому, что привыкли учить, только держа над головой ученика “топор”. Раз “личностно, харизматически и интеллектуально” не выходит, то будем сковывать страхом — так, по мнению И.И. Калины, рассуждает словесник. И вообще он ходит на работу только потому, что ненавидит детей и хочет методически изничтожать их литературой. Других мотивов не предполагается. Не случайно многими участниками Форума, кто успел познакомиться с мнением замминистра до его публикации, оно было воспринято как оскорбительное. Учитель-словесник не узнаёт себя в этом портрете — и имеет на то право.

Не знаю, стоит ли ещё раз объяснять, что экзамен (и не только по литературе) позволяет держать планку и создаёт тонус для ритмичных, замотивированных занятий. Ситуация с чтением в стране ухудшается (несмотря на все программы поддержки чтения) — отмена обязательного экзамена станет сигналом государства к тому, что здесь, в этой сфере, усилия больше предпринимать не надо. И первыми в массовом порядке откажутся от этих усилий, как ни печально это признавать, всё те же учителя-словесники. Я тут посчитал на досуге простую вещь. У меня в этом году — четыре класса: девятый, десятый и два одиннадцатых. И русский, и литература. За первое полугодие в среднем я провёл восемь письменных работ в каждом классе по каждому из этих предметов. Итого 64 колонки оценок. В каждом классе в среднем по 25 человек, значит, всего работ было проверено примерно полторы тысячи (ужас!). Если на каждую дать по 5 минут, то получается, что я потратил на проверку семь с половиной тысяч минут, что составляет около шести суток (!). Почти неделя моей жизни ушла на чтение и исправление детских работ! Трудно и хлопотно — но я понимаю, что без письменной практики я не научу ребёнка связно излагать свои мысли и вообще эти мысли сначала порождать и оформлять. А это, между прочим, входит в мою задачу как учителя. И без этого человеку в жизни не обойтись.

Теперь же мне говорят: “Всё! Все свободны! Экзамена нет. Выпускнику не нужно будет ни за что отчитываться в конце обучения”. Да я первый радостно вздохну: ведь зарплату мне не уменьшат, а по крайней мере половину (а то и больше) работ я просто задавать не буду. И сэкономлю три-четыре дня своей жизни — поверьте, мне есть куда их потратить. Как это ни грустно, но надо признать: отмена обязательного экзамена расхолодит не только учеников (это понятно), но и учителей. Образовательная планка в этом сегменте понизится катастрофически и невозвратимо.

Да, конечно, я буду себя терзать и грызть, объяснять себе, что не только же экзамен заставлял меня проводить и проверять сочинения, что у меня есть профессиональный долг и совесть и т.д. и т.п. И может быть, я даже переборю свою лень и усталость — но задавать планку самому, без общей поддержки, в условиях постоянного искушения упрощением мне будет гораздо труднее. Думаю, примерно то же самое будет чувствовать каждый словесник.

И.И. Калина не может понять, что, требуя сохранения обязательного экзамена, учителя-словесники во многом действуют в ущерб себе, потому что добровольно соглашаются затрачивать на образование гораздо большее количество усилий, чем того потребует ситуация без экзамена. Именно поэтому значительная часть словесников уже сейчас активно выступает против экзамена. И я очень хорошо понимаю своих коллег и соглашаюсь с ними: в тех условиях, в которые они поставлены всей нынешней жизнью, любое облегчение спасительно. Школьная рутина, подённый каторжный труд при низкой, люмпенизирующей сознание учителя зарплате, при необходимости ежедневно осуществлять свою деятельность в социальной среде с часто чуждыми учителю социальными запросами — на всё это нужно настоящее мужество (может быть, именно поэтому в нашем образовании на учительском уровне так много женщин, а мужчины всё больше выбиваются в начальники, хотя продолжают гордо называть себя учителями). И если в этой трудной, перегруженной принудиловкой и бесконечными формальными обязанностями жизни вдруг возникает возможность скинуть часть груза, то не воспользоваться ею даже как-то странно.

Судя по ответу замминистра, государство даёт добро на такие действия. Значит ли это, что последствия такого общего понижения планки государство не волнуют? Это нам неведомо. Зато ясно одно: снижение это будет проходить под разными “благородными” лозунгами. Ну, например, таким: “Пушкина убили дважды: один раз Дантес, другой — наша Марья Петровна”. Так не позволим же Марье Петровне это больше делать! Но поскольку взять и просто уволить Марью Петровну нельзя, будем здесь действовать экономически. Хороший учитель должен получать в три раза больше, чем плохой. Идея прекрасная — остаётся только одно “но”: что такое хороший? И кто кого тут судьёй назначил? Министерство не моргнув глазом отвечает так: хорошего учителя пусть определит общество — родители, ученики, социум: “нужно дать возможность обществу, родителям, ученикам, тоже участвовать в выборе учителя, в принятии решений о моральном и материальном вознаграждении, оценивать результативность их труда”. Получится примерно следующее: Марья Петровна, которая Пушкина “убивает”, будет получать, скажем, десять тысяч, а Дарья Петровна, которая его, напротив, умеет “оживлять”, будет получать целых тридцать. Тогда Марья Петровна посмотрит на Дарью Петровну, хлопнет себя по лбу и скажет: “А я-то что так мало получаю?” — и — р-раз! — тут же превратится в Дарью Петровну и тоже начнёт Пушкина “оживлять”. И тогда у нас не останется больше ни одной Марьи Петровны, а все будут одни Дарьи Петровны. И наше литературное образование процветёт.

Честно говоря, когда сталкиваешься с представлениями высоких начальников о том, как устроена настоящая жизнь (а не картинка, видная им только из окон их служебных кабинетов), не знаешь, смеяться или плакать. Всё чаще хочется просто махнуть рукой — пусть решают как хотят, всё равно ничего не поймут. Откуда им знать, что учитель и так ощущает себя брошенным и нелюбимым, что выставленность напоказ, для оценки заставит часть учителей просто уйти из профессии. Потому что учитель не может каждый день выходить к своему учительскому столу, если он не будет хоть чуть-чуть ощущать, что он совершает служение, что он имеет миссию. Он не просто деньги пришёл зарабатывать или ученикам нравиться — за ним стоит культура, а он помогает передаче её. Дело это сложное и ответственное, и оно не измеряется в тех категориях, которыми мыслят начальники. И доля принуждения в этом процессе передачи, кстати, весьма высока. Здесь, бывает, приходится действовать через “не хочу” — и своё, учительское, и ученическое.

И.И. Калина в своём ответе свысока дал понять учителям-словесникам, что миссии этой у них нет, что они сами себе свой статус придумали и держатся за него из последних сил, не желая себе признаваться в том, что их время кончилось. Его позиция выражена более чем отчётливо (как в фильме «Служебный роман»): “Идите-ка к себе в бухгалтерию и занимайтесь своим делом, а у нас под ногами не путайтесь”. Такая вот правда факта, высказанная беспощадно, по-бубновски. Одного только не понимает замминистра, хоть и называет в своём ответе себя не чиновником, а учителем: нельзя жить только правдой факта, она бесчеловечна и никого не согреет. Особенно в нашей профессии.

Я стараюсь жить по другой логике. Мне очень дорог девиз нашего издательского дома, давным-давно определённый Симоном Львовичем Соловейчиком: “Вы — блестящий учитель, у вас — прекрасные ученики”. И если любой чиновник или проверяющий скажет вам обратное, не верьте ему. Поскольку для того, чтобы понять учителя, надо самому учителем быть.

Ответ замминистра участникам Форума словесников с ясностью показывает пропасть, которая существует между властью и жизнью. Власть нас слышать не хочет (особенно ярко это видно в абзаце, который посвящён сути предложений словесников — разделению экзамена на два уровня; замминистра просто не понял нашего предложения!). Или не может слышать. Не будем предаваться унынию по этому поводу. Просто пожалеем чиновников: у нас с вами, в отличие от них, всегда есть хотя бы ощущение живого дела, которое мы делаем.

У нас есть школа. А это уже немало.

Сергей ВОЛКОВ