Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №29/2004

Архив

Постмодернизм: Эко «Имя Розы»

СЛОВАРЬУ.Эко

Михаил СВЕРДЛОВ


СВЕРДЛОВ Михаил Игоревич (1966)— литературовед, кандидат филологических наук, автор многих учебно-методических работ.

Постмодернизм:
Эко «Имя Розы»

Некоторые критики и философы нашего времени утверждают, что мы живём в эпоху постмодернизма. Странное слово — что оно означает? Одно из значений: это новая литературная эпоха, которая наступила после модернизма. По словам У.Эко, “постмодернизм — это ответ модернизму: раз уж прошлое нельзя уничтожить, ибо его уничтожение ведёт к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности”.

Ещё одно значение: новая историческая эпоха, которая отменила само понятие “современного” (“modern”), эпоха после современности. Стремительное развитие средств воздушного сообщения и телекоммуникаций, наплыв самой разнородной информации приводят к тому, что разные культуры и разные времена смешиваются в едином “котле”.

Третье значение: цивилизация “после современности” находится в состоянии “плюральности” (от “plural”), то есть множественности — обычаев, идей, стилей. Осознать всё это нелегко: поэтому “постмодернизм” можно понимать как ситуацию запутанностипосле уверенности и определённости.

Однако не стоит сбрасывать со счетов и “нигилистическое” значение приставки “пост”: в этом столь модном ныне термине сказывается ощущение очередного “fin de siecle” (конца века), очередного “промежутка”, когда со старым уже расстались (“после”), а нового ещё не обрели. “Пост” как отрицательная приставка передаёт состояние растерянности и неверия в свои силы: будто творчество как порождение нового уже невозможно, будто приходится лишь играть цитатами, составлять коллажи из старых текстов — “литературу о литературности литературы” (“fiction about the fictionality of fiction”), по выражению английской писательницы К.Брук-Роуз.

Постмодернистские формулы: “жизнь есть текст”, “писатель — пленник языка”. Каждый новый текст наносится поверх других текстов. Для обозначения такого понимания культуры было предложено метафорическое определение, данное в слове “палимпсест”. Слово пришло из древности: так называли древние рукописи, написанные на дорогостоящем материале (главным образом — пергаменте). Прежде чем нанести новый текст, с него счищали старый. Счистить полностью не удавалось. И старый текст проступал, так что был частично различим.

Ещё одна метафора для обозначения культуры — “центон”, так в Древней Греции называли одеяло, сотканное из лоскутов. А разве мы не занимаемся тем же: не пытаемся сложить образ мира из обрывков старых идей и образов?

На этом ещё не прояснившемся фоне поистине ярким событием стал роман Умберто Эко «Имя Розы» (1980).

Однажды Умберто Эко (род. 1932), выдающийся итальянский историк и литературовед, решил использовать свои специальные знания для написания бестселлера — романа, который завоюет популярность у читателей. И это ему удалось.

Специалист по семиотике (науке о знаках), Эко использовал научную методику для построения детектива. Медиевист (учёный, занимающийся историей Средних веков), он использовал свои знания для воссоздания событий XIV века. Теоретик, занимавшийся исследованиями в области массовой литературы, он сумел просчитать реакцию читателей на свой роман. Результат превзошёл все ожидания: «Имя Розы», с самого начала имевшее огромный успех, ныне признано классикой литературы ХХ века.

Сам писатель видит в «Имени Розы» постмодернистский роман. Он принимает цитатность как важнейшее свойство книжной культуры последней трети ХХ века и при этом ставит задачу порождения новых сюжетов, вступая в плодотворное соревнование с традицией: “…Сюжет может возродиться под видом цитирования других сюжетов”.

Роман Эко выстроен как лабиринт — по принципу “текст в тексте”. Уже название введения — «Разумеется, рукопись» — иронично; с первого предложения: “16 августа 1968 года я приобрёл книгу…” условный “издатель” плутает в тщетных поисках первоисточника: он читает записки средневекового монаха Адсона по переводу, сделанному в XIX веке аббатом Валле по переводу, сделанному в XVIII веке отцом Мабийоном (авторская игра замаскирована пространными библиографическими примечаниями). Первоисточник, “разумеется”, найти не удаётся.

“Это повесть о книгах”, — с самого начала предупреждает “издатель”. И ещё — о знаках, о словах: 80-летний монах Адсон, вспоминая свою далёкую юность, начинает повествование с евангельской цитаты: “В начале было Слово…”, а заканчивает цитатой из поэмы XII века — об “имени Розы”.

Первый же образ, который возникает в повествовании, становится ключевым. Адсон говорит о зеркале, имея в виду зеркало мира, непостижимо отражающее божественную истину. А читатель должен угадать за обобщённой цитатой из средневекового трактата полемику с реализмом. И утверждение постмодернистской метафоры: зеркало текста, отражающее множество других текстов.

Адсон рассказывает об убийствах в монастыре, совершавшихся в 1327 году, как выяснилось потом, из-за рукописи — второй книги «Поэтики» Аристотеля.

Расследование ведёт монах-францисканец Вильгельм Баскервильский, как будто явившийся из книги, только совсем другой эпохи: имя “Баскервильский” намекает на Шерлока Холмса, а Адсон играет при нём роль доктора Ватсона. Убийцей оказывается Хорхе Бургосский, именем и отдельными чертами (слепота, должность хранителя библиотеки) напоминающий аргентинского писателя Хорхе Борхеса. Так герои «Имени Розы» пародийно соотносятся с героями и авторами хорошо известных книг.

Поединок следователя и убийцы разворачивается вокруг отношения к книге: для Хорхе важно, по словам Ю.М. Лотмана, хранить книгу, “чтобы спрятать”, а для Вильгельма — пользоваться книгами, “регенерировать” их, воссоздавать заново старые тексты и превращать их в новые.

Итак, всюду в романе взаимное отражение текстов и цитат. Что это — игра ради игры? Или, увлекая детективной интригой, писатель хочет сказать что-то важное для себя и читателя?

Нам помогут разобраться в этом слова самого Эко из «Заметок на полях “Имени Розы”».

Речь идёт о том, как в ситуации постмодернизма объясняться в любви: “Постмодернистская позиция напоминает мне положение человека, влюблённого в очень образованную женщину. Он понимает, что не может сказать ей «люблю тебя безумно», потому что понимает, что она понимает (а она понимает, что он понимает), что подобные фразы — прерогатива Лиала (второсортной итальянской писательницы, автора мелодрам. — М.С.). Однако выход есть. Он должен сказать: «По выражению Лиала — люблю тебя безумно». <…> Он доводит до её сведения то, что собирался довести, — то есть что он любит её, но что его любовь живёт в эпоху утраченной простоты”.

Эко тоже говорит о серьёзных вещах “в эпоху утраченной простоты”. Ирония и цитатность для него не самоцель; это способ высказаться по самым насущным вопросам времени и бытия. Что же он хочет сказать?

Он сопоставляет две эпохи: в XIV веке начиналось многое из того, что получило своё завершение в XX веке. Вовсе не случайно, что издатель знакомится с записками Адсона в Праге 1968 года, когда советские танки подавили “пражскую весну”. Вот и читатель, перенесённый в XIV век, попадает в круговорот политических и религиозных споров, из-за которых много лилось и ещё прольётся крови.

При этом утрачена не только простота, но и ясность суждения: всё в мире сомнительно и относительно. Вильгельм, в отличие от Шерлока Холмса, всякий раз не успевает за событиями, не может предотвратить ни одного из убийств, не может помешать Хорхе уничтожить вторую книгу «Поэтики» Аристотеля и сжечь библиотеку. А разве не такова же роль литературы — всё знать, всё предвидеть и ничему не уметь помешать? Во всяком случае классическую литературу не раз упрекали за это в ХХ веке.

И всё же писатель отстаивает традиционные ценности современной западной культуры, рождающиеся в XIV веке и прошедшие суровые испытания в ХХ веке, — терпимость, готовность к диалогу, критическое мышление. Выбор таков: или трудный путь догадок и сомнений, или “утопия, реализуемая с помощью потоков крови” (движение Дольчино в XIV веке, коммунизм в ХХ веке), “служение истине при помощи лжи” (тогдашняя инквизиция, недавние политические судилища), фанатизм религиозных столкновений XIV века и мировых войн ХХ века. Лучше уж ирония, чем “истина, исключающая сомнения” (Ю.Лотман).

Рейтинг@Mail.ru