Архив
УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ
Елизавета Маньковская,
9-й класс, школа № 57,
Москва
(учитель — Н.А. Шапиро)
«Антигона»: расстановка персонажей у Жана Ануя и Софокла
Обращения к античным сюжетам в XX веке довольно часты. Только на сюжет «Антигоны» написаны пьесы Б.Брехта (1948), словацкого драматурга Петера Карваша (1961); Любомиром Пипковым сочинена опера («Антигона–43»), Р.Вольфнартом снят фильм («Берлинская Антигона»), в 1942 году Жаном Ануем создана пьеса «Антигона», о которой здесь и пойдёт речь.
Цель этой работы — проанализировать расстановку образов в драме Жана Ануя «Антигона» по сравнению с одноимённой трагедией Софокла.
Основание для сравнения дают, прежде всего, название и основная линия сюжета: Антигона, нарушая приказ Креонта (у Ануя — Креона), хоронит своего брата Полиника и вешается в пещере, куда она заточена по приказу Креонта; узнав о её смерти, закалывается Гемон (её жених) и Эвридика, жена Креонта, мать Гемона. Приближают пьесу к Софоклу и основной список действующих лиц (имена и типажи), и попытки соблюсти античную форму: Пролог (правда, не только как название части пьесы, но и как действующее лицо); Хор, вестники и убийство за сценой; знание сюжета зрителями, которое вносит Пролог.
Речь Пролога создаёт очень интересное впечатление “театра в театре” и “героя в герое”. Например, Антигона в момент речи на сцене уже не реальная актриса, играющая этим вечером в пьесе Жана Ануя, но ещё и не та Антигона, которая будет действовать в трагедии, она стремительно превращается в неё — “она думает, что вот сейчас станет Антигоной, что из худой, смуглой и замкнутой девушки <...> внезапно превратится в героиню”, и слова Пролога как будто вводят не только зрителей, но и героев в трагедию.
Идея фатальности, непоправимости всего совершённого и того, что должно совершиться (как, например, в «Царе Эдипе» Софокла: как бы герой ни сопротивлялся, как бы он ни обманывал себя, изменить судьбу нельзя), — идея, которая появляется первый раз в Прологе, проходит через всю пьесу, усиливаясь ещё и точным повторением сюжета Софокла, вплоть до мелких деталей. Например, сцена разговора Антигоны и Исмены у Софокла начинается словами Антигоны: “Дай голову твою обнять, Исмена!” А у Ануя в той же сцене Антигона гладит сестру по голове.
Эта идея присутствует и в монологах Хора, когда он говорит о борьбе в трагедии: “борьба бескорыстна <...> ведь рассчитывать не на что”. Есть она и в уже упоминавшейся сцене: Исмена никогда не сможет убедить сестру не хоронить брата, ведь тело Полиника уже погребено; есть она и в образе Антигоны.
От софокловского образа Антигоны у Ануя остались лишь её бесстрашие и неумолимость перед лицом смерти. Этот образ носит черты философии экзистенциализма, основными положениями которой являются “отрыв мыслящего субъекта от общества; создание своего мира”. Антигона отторгает себя от мира. “Как вы все мне противны с вашим счастьем! — кричит она Креону. — С вашей жизнью, которую надо любить, какой бы она ни была”; она хочет своего счастья, настоящего, “прекрасного счастья, каким оно виделось ей в детских мечтах”; она не может жить в этом мире, где нужно “лгать и продавать себя”. Мне кажется, что именно об этом свидетельствует уход от темы Полиника и Этеокла, когда Креон заставляет её вспомнить, какими были её братья, убеждая не умирать за тех, кто этого не достоин. Она сначала, совершенно выбитая из колеи, соглашается с ним, но когда он говорит о счастье, обнаруживается истинная сущность проблемы — несовместимость Антигоны с этим миром.
Образ героя, на конфликте которого с Антигоной зиждется пьеса, совершенно изменён Ануем. Его противостояние Антигоне подчёркивается рядом антитез этих двух образов: Креон “грузный, тяжёлый” (ремарка); Антигона “худенькая, маленькая” (речь Пролога); он — мужчина, она — женщина; он стар, она молода; ну и, конечно же, то, что она говорит “нет”, в то время как он вынужден сказать “да”.
Хотя Креон у Ануя становится главным героем наравне с Антигоной, это не Креонт Софокла — деспотичный и упрямый правитель, возводящий свою волю в закон и не желающий слушать никаких доводов не только Антигоны, но и Гемона. Креон Ануя, как он сам о себе говорит, “не обычный тиран”, он — человек идеи, и образ его очень страшен, хотя по-своему и трагичен не менее, чем образ Антигоны. Он — раб им самим запущенной машины государства, он, по природе своей не злой, имеющий жалость и сострадание, не чуждый любви, искренне хочет спасти Антигону. Он не желает ей смерти в отличие от Креонта Софокла (“Нет, я хочу обречь тебя на смерть, — // Мне большего не надо”). Креон настолько связан с этим миром своим “да”, что уже не может что-либо изменить, в отличие от Креонта Софокла, который нарушает свой приказ и в итоге всё-таки хоронит Полиника. Даже смерть двух близких ему людей, Эвридики и Гемона, не говоря уже о смерти Антигоны, не может вывести его из этого состояния; он отдан этому миру, и, что самое ужасное, он этот мир ненавидит, толпа для него — “скоты”. И всё-таки, когда он узнаёт о смерти Эвридики, он не бросает всё, не молит о смерти, как Креонт Софокла:
Где ты, желанная?
Смерть, я зову тебя!
Нет, он спрашивает у прислужника: “Что у нас сегодня в пять?” И, узнавая, что совет, идёт в совет. Он обречён так же, как и Антигона, он знает о том, что у него “скверная роль”, но он “сыграет её до конца”.
Расстановка образов других героев пьесы сделана, как мне кажется, не по степени их сочувствия одному из главных противоборствующих персонажей — Антигоне или Креонту, как в античной трагедии (так, к Антигоне ближе всего Гемон и Исмена), а по степени удалённости или приближенности к миру-машине. Именно это, наравне с главной героиней, в центре внимания автора.
Гемон у Ануя — также наиболее близкий к Антигоне герой, так как дальше всего стоит от этого мира. Своим выбором между Антигоной и Исменой он делает и выбор между миром Антигоны и миром Креона в пользу первого. Заявляя о том, что он не намерен “примириться с этой их жизнью <...> с их суетой, болтовней и ничтожеством”, он рвёт тем самым последние связи с ним и, присоединяясь к Антигоне, умирает.
Смерть Эвридики очень странна, ей вроде бы не за что умирать, она человек, “попавший в эту историю случайно”, она не Эвридика Софокла, проклинающая в предсмертных словах Креонта. Она, всю жизнь занимавшаяся вязанием фуфаек для фиванских бедняков и приготовлением варенья, никак не участвует в противостоянии Антигоны и Креонта. Более того, о ней нет ни слова до сообщения о её смерти (как, впрочем, и об Эвридике Софокла). Может быть, она — ещё одна жертва этого фатума, неизбежности?
Героиня, наиболее близкая к Антигоне по крови, Исмена — полная противоположность ей по мировоззрению. У Софокла она не хуже Антигоны, но ей чужд дух бунтарства и непокорности, она считает, что не женское дело противостоять мужчине:
Мы женщины, не нам вести борьбу
Неравную с мужами, наша доля —
Пред сильными покорствуя, молчать.
Тем не менее она идёт умирать вслед за Антигоной. У Ануя Исмена принадлежит к миру Креона: она любит танцы, игры, любит кокетничать, она красавица, и смерть для неё абсурд. Ей не за что умирать, она не разделяет взглядов Антигоны, но, как и Исмена Софокла, она приходит умирать за Антигоной, из любви к ней. Не известно, казнена ли она или, как Исмена Софокла, оставлена в живых. Мне кажется, что судьба её не важна автору.
Кормилица — персонаж эпизодический, участвует лишь в первом действии и, вероятно, способствует развитию образа Антигоны.
Наконец, стражники. Они — самые яркие представители мира-машины; они “грубые”, “краснорожие”, им совершенно наплевать на любовь, на чувства, главное — продвижение по службе и наградные. Их не занимает судьба Антигоны — в то время как она готовится к смерти, они обсуждают, в какие заведения можно пойти на выданные им деньги. “Их дела — сторона”. После всего, что случилось, они остаются играть в карты, их не касается трагедия.
Роль Хора, самого необычного в современной пьесе действующего лица, близка к роли хора в античной трагедии: не участвует в действии и сочувствует героям. Однако у Ануя он и нечто большее, он знает всё — и что было, и что будет. Хор не принадлежит ни к одному из миров. Он никого не осуждает и не хвалит.
Если черты античной трагедии отдаляют от нас пьесу, то некоторые детали современного быта, наоборот, возвращают её в наши дни. Интересно, что все эти детали относятся к героям, принадлежащим к миру Креона (хотя сам он к нему не принадлежит). Так, пудра, помада, духи, платье, которое надевает Антигона, — всё это вещи Исмены, которые настолько странны на ней, что Гемон начинает поддразнивать её. Точно так же мы не знаем никаких бытовых подробностей о Креоне и Гемоне, зато об Эвридике, Полинике, Этеокле и стражниках — сколько угодно. Может быть, потому, что стражники, Полиник и другие принадлежат к нашему современному миру, а Креон, Антигона и Гемон — вне времени?
Анализ расстановки образов и роли осовременивания сюжета позволяет прийти к выводу, что Ануя, в отличие от Софокла, не занимает конфликт неписаных божественных законов, заставляющих Антигону похоронить Полиника, и воли правителя (Креонта). Новое содержание образов Антигоны, Гемона и Креона говорит о том, что его тема, скорее, — проблема существования человека в мире.