Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №23/2002

Архив

ПАНТЕОНСтокгольм. Декабрь 1965 г. Вручение М.А. Шолохову Нобелевской премии по литературе за 1965 г.

Владимир ВАСИЛЬЕВ


Шолохов и Нобелевская премия: история вопроса

Имена лауреатов Нобелевской премии были оглашены Комитетом в печати 15 октября 1965 года. Спустя месяц, 16 ноября, в разговоре со шведскими журналистами Шолохов заметил, что “присуждение ему Нобелевской премии явилось для него в известной степени неожиданностью”, а во время пресс-конференции в Стокгольме, как писала одна из скандинавских газет, “он позволяет себе даже шутить по этому поводу” и соглашается с утверждением, что получает Нобелевскую премию “с опозданием на тридцать лет”.

Мысль о Шолохове как самом достойном кандидате на Нобелевскую премию впервые прозвучала в зарубежной прессе, в частности в шведских газетах, в 1935 году, когда “Тихий Дон” ещё не был завершён, но его автор уже слыл “всемирно известным”, “мировым писателем”, а роман — “советской “Войной и миром””. Законченный в 1940-м “Тихий Дон” не мог рассматриваться Шведской академией в качестве достойного Нобелевской премии произведения из политических соображений, связанных с советско-финляндской войной 1939–1940 годов. Перелом в борьбе с гитлеровской Германией, а впоследствии и решающий вклад в победу над фашизмом во Второй мировой войне в значительной степени подняли мировой авторитет Советского Союза, а имя Шолохова, как бесспорного Нобелевского лауреата, вновь стало одним из доминирующих в оценках достижений мировой литературы XX века. “В области литературы, — писала “Литературная газета” в 1946 году, — за последние годы неоднократно выдвигалась кандидатура М.Шолохова, писателя, которого хорошо знают и любят в Швеции”. Однако “холодная война”, особенно обострившаяся в мире в 1948–1953 годы и принявшая новые, более изощрённые формы с середины 50-х, наложила мощный отпечаток на состояние обиходной мировой гуманитарной мысли, опустившейся до элементарной пропагандистской советологии. “Западный читатель, — писали об этом времени Х.Маклин и У.Викери, — получал представление о советской литературе отнюдь не из... самой советской литературы и даже не из критических обзоров. Его представление о советской литературе складывалось из газетных статей... о событиях московской литературной жизни... На Западе мы склонны обсуждать скорее... общественное поведение советских писателей... чем говорить об эстетических достоинствах или стиле их творчества... Подлинно литературные произведения... служили для нас чаще всего в качестве источников для социологических выводов. Литература в собственном смысле нас не интересовала” (Maclean H. and Vickery W. The Year of Protest. New York, 1956. P. 4, 28). Подобное умонастроение нашло выражение в присуждении Нобелевских премий в 1953 году английскому премьер-министру У.Черчиллю (по литературе), отцу “холодной войны” (речь в Фултоне в 1946-м), и бывшему министру обороны США генералу армии Дж.Маршаллу, одному из активных инициаторов милитаристского возрождения Западной Германии и гегемонии США в Европе. В вышедшем по горячим следам этого события очередном томе Большой советской энциклопедии отмечено: “...присуждение Н[обелевских] п[ремий], особенно за литературные произведения и деятельность в пользу мира, нередко определяется политическими интересами реакционных кругов”.

Идеологические предпочтения Шведской академии были слишком очевидными, и представляется далеко не случайным, что Нобелевский комитет в видах объективности и беспристрастности принял решение ослабить впечатление от складывающейся практики в присуждении премий и обратился к старейшему русскому писателю, академику Академии наук СССР С.Н. Сергееву-Ценскому с просьбой предложить кандидата на Нобелевскую премию “не позднее февраля 1954 года”.

“Отвечая на Ваше обращение, — писал Сергеев-Ценский Нобелевскому комитету, — я считаю за честь предложить в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе за 1953 год советского писателя Михаила Александровича Шолохова. Действительный член Академии наук СССР Михаил Шолохов, по моему мнению, как и по признанию моих коллег и читательских масс, является одним из самых выдающихся писателей моей страны. Он пользуется мировой известностью, как большой художник слова, мастерски раскрывающий в своих произведениях движения и порывы человеческой души и разума, сложность человеческих чувств и отношений.

Сотни миллионов читателей всего мира знают романы Шолохова “Тихий Дон” и “Поднятая целина” — произведения высоко гуманистические, проникнутые глубокой верой в человека, в его способность преобразовать жизнь, сделать ее светлой и радостной для всех.

“Тихий Дон”, “Поднятая целина” и другие произведения Шолохова, по имеющимся в моем распоряжении сведениям, вышли в СССР до 1 января 1954 года в 412 изданиях на 55 языках. Общий тираж изданий составляет 19 947 000 экземпляров. Книги Шолохова переведены на десятки иностранных языков и изданы большими тиражами. Всё это свидетельствует об их необычайной популярности и полезности для человечества.

Выходец из простого народа, из семьи донских казаков, Михаил Шолохов живёт среди своих земляков. Он тесно связывает своё творчество с жизнью, интересами простых советских людей. В их жизни и борьбе он черпает материал для своих произведений, среди них находит героев своих книг. В художественных произведениях он поднимает вопросы, наиболее волнующие наших современников.

Роман Шолохова “Тихий Дон”, по общему признанию, — классическое произведение советской литературы. Это эпопея о донском казачестве в бурные годы — 1912–1922. В ней ставятся большие моральные и гуманистические проблемы — о путях развития человечества, о судьбах целых классов и отдельных людей. В превосходных реалистических картинах писатель раскрывает светлые и тёмные стороны жизни. Он показывает борьбу против социального зла за торжество светлых начал жизни. Любовь и ненависть, радость и страдания героев описываются Шолоховым с большой проникновенностью, знанием жизни и сочувствием к человеку.

В романе “Поднятая целина” Шолохов правдиво и с покоряющим художественным мастерством показывает перестройку старого уклада крестьянской жизни колхозным казачеством. Он раскрывает высокие нравственные качества советского крестьянина — источник и основу его беспримерного подвига в создании нового уклада жизни на основе коллективного ведения хозяйства.

Михаил Шолохов является одним из тех крупнейших русских писателей, которые продолжают и развивают лучшие достижения русской классической литературы, создают превосходные образцы реалистического искусства.

Творчество Михаила Шолохова, бесспорно, служит прогрессу человечества, укреплению дружественных связей русского народа с народами других стран.

Я глубоко убеждён, что именно Михаил Шолохов имеет преимущественное перед другими писателями основание на получение Нобелевской премии.

Примите мое уверение в глубоком к Вам почтении.
Действительный член Академии наук СССР С.Сергеев-Ценский”.

Предложение Нобелевского комитета Сергееву-Ценскому сначала обсуждалось в принципе, начиная с правления Союза писателей и кончая ЦК КПСС, — принимать его или не принимать, воспользоваться им “для публично мотивированного отказа участвовать в какой-то мере в работе этой общественной организации с разоблачением этой организации, являющейся инструментом поджигателей войны, или для мотивированного выдвижения кандидатуры одного из писателей как активного борца за мир” (Б.Н. Полевой — М.А. Суслову, 21 января 1954 года). Когда вопрос был решён в пользу последнего соображения, началось в таком же порядке обсуждение кандидатуры, в частности Шолохова, и согласование текста письма, мотивировавшего его выдвижение. Наконец Секретариат ЦК КПСС на заседании 23 февраля 1954 года решил:

“1. Принять предложение Союза советских писателей СССР о выдвижении в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе за 1953 год писателя Шолохова М.А.

2. Согласиться с представленным Союзом советских писателей текстом ответа писателя Сергеева-Ценского Нобелевскому комитету при Шведской академии...

3. Внести на утверждение Президиума”.

Президиум ЦК партии утвердил постановление 25 февраля 1954 года.

Спустя некоторое время на представление Сергеева-Ценского пришёл ответ Нобелевского комитета, датированный 6 марта 1954 года: “Нобелевский комитет Шведской академии с интересом принял Ваше предложение присудить Нобелевскую премию М.А. Шолохову.

Так как предложения должны поступать к нам не позднее 1-го февраля, Ваше предложение дошло до нас слишком поздно, чтобы быть обсуждаемым за нынешний год.

Однако Шолохов будет выдвинут в качестве кандидата на Нобелевскую премию за 1955 год”, то есть в 1956 году (курсив мой. — В.В.).

В ответе Нобелевского комитета обращает на себя внимание весьма ощутимый акцент на формальную сторону решения вопроса. В предложении Комитета советскому академику говорилось о представлении кандидатуры на премию в сроки “не позднее февраля” (см. выше). Последние слова нельзя понять или истолковать иначе, как в течение февраля месяца, а не к 1 февраля. Иными словами: Сергеев-Ценский задержался с ответом на каких-нибудь два-три дня, и, как говорится в подобных случаях, при наличии доброй воли формальный момент можно было бы легко преодолеть.

Перенесение кандидатуры Шолохова на 1956 год не может не навести также и на мысль, что с Нобелевской премией-1955 Шведская академия уже определилась. Ее получил исландский писатель Х.Ласкнесс, автор исполненных веры в социалистическое преобразование жизни записок “Русская сказка” (1938; дважды посетил СССР в 30-х годах), лауреат Международной премии мира (1953), который, побывав в Советском Союзе после смерти Сталина в октябре 1953 года, стал отходить от острой критики буржуазных общественных отношений.

Не оправдалось ожидание и на получение Шолоховым Нобелевской премии в 1956-м — она была присуждена испанскому поэту-модернисту Х.Хименесу (1881–1958).

Вопрос о присуждении Шолохову Нобелевской премии вновь обострился в связи с изданием романа Б.Пастернака “Доктор Живаго” за рубежом. Отклонённый редакциями советских журналов и издательств, роман был передан его автором в мае 1956 года за границу и, переведённый в большой спешке, впервые увидел свет 15 ноября 1957 года на итальянском, затем — до конца года — вышел на английском, норвежском, французском и немецком языках. Прочитанный мировой прогрессивной общественностью в беспрецедентно авральном порядке и получивший огромную прессу, “Доктор Живаго”, никому не известный на языке оригинала до 24 августа 1958 года, тем не менее был принят Нобелевским комитетом на обсуждение как произведение “великой русской эпической традиции” (хотя, по точному определению Д.С. Лихачёва, это “даже не роман”, а “род автобиографии”, причём автобиографии лирической. Даже резонные заявления советологов о том, что “роман Пастернака, не опубликованный в СССР... в определённом смысле вовсе не может рассматриваться в качестве произведения советской литературы”, оказались легко преодолимыми и не имеющими существенного значения (см.: Maclean H. and Vickery W. The Year of Protest, 1956. Р. 3).

Поскольку романом Пастернака впервые в истории представлялась русская советская литература в её высшем достижении, вокруг кандидатуры на премию Нобеля развернулась острая политическая борьба, превосходящие силы в которой, хотя бы в виде перечисления одних только газет и журналов и других средств оперативной информации, не поддаются никакому учёту. “Недавно в шведском Пен-клубе, объединяющем значительную часть писателей, — писал в Центральный комитет партии секретарь Союза советских писателей Г.М. Марков 7 апреля 1958 года, — состоялось обсуждение кандидатур возможных претендентов на Нобелевскую премию в области литературы. Обсуждались четыре кандидатуры: Шолохов, Пастернак, Паунд, Моравиа. Обсуждение носило характер референдума. Абсолютное большинство участников обсуждения высказалось за Шолохова. Подал свой голос за Шолохова и принц Вильгельм, осуществляющий шефство над Пен-клубом. Таким образом, благожелательно настроенные к нам шведские культурные деятели считают шансы Шолохова на премию реальными.

Вместе с тем Эрик Асклунд и Свен Сторк, ссылаясь на свои личные связи с людьми, хорошо осведомлёнными о Шведской академии, присуждающей премии, передали нам, что среди высших кругов этой академии существует определённое мнение в пользу Пастернака, причём речь идёт о возможном разделении премии между Шолоховым и Пастернаком.

Желая, чтобы в отношении Шолохова справедливость восторжествовала, наши шведские друзья высказали пожелания об усилении борьбы за Шолохова. Существенную помощь в пользу Шолохова могла бы оказать советская печать. Факты и примеры о международной популярности Шолохова, о его широкой известности в скандинавских странах сыграли бы свою положительную роль, так как усиливали бы позиции сторонников Шолохова. Не исключены, очевидно, и другие меры, в частности выступления наиболее крупных зарубежных и советских деятелей культуры по этому вопросу в различных печатных органах скандинавских и других стран”.

Борьба вокруг кандидатов на Нобелевскую премию совпала по времени с изменением стратегии в ведении “холодной войны” Запада и США с Востоком, Азией и “варварством”. Если раньше она велась против социализма вообще и в целом, то теперь характер её принял более изощрённые и конкретные формы. Её целью стал расчёт на раскол новой общественной системы изнутри, ставка на расчленение “монолита” на “куски”, разделение единого социалистического лагеря на страны правоверные и оппозиционные им, а обществ на группы “замшелых реакционеров” и диссидентов, на людей, рабски приверженных “обветшалым ценностям”, и свободных индивидуумов и “личностей”. Как сформулировал, вступая в должность президента США, новую задачу в войне с коммунизмом Д.Кеннеди: “Нет смысла заниматься разговорами о массированном возмездии, этим мы только укрепляем красный блок. Ныне следует искать путей раскола этого блока” (Kennedy J.F. The strategy of Peace. New York, 1960. P. 44). В соответствии с “новым мышлением” и роман Б.Пастернака “использовался в качестве психологического оружия в холодной войне” (Brown E. Russian Literature since the Revolution. New York, 1973. P. 273).

В создавшейся ситуации позиция Шолохова-коммуниста не могла быть иной, нежели она сформулирована в записке секретаря ЦК КПСС Л.Ильичёва и заведующего отделом культуры Центрального комитета партии Д.Поликарпова от 21 октября 1958 года: “...если т. Шолохову будет присуждена Нобелевская премия за этот год наряду с Пастернаком, было бы целесообразно, чтобы в знак протеста т. Шолохов демонстративно отказался от неё и заявил в печати о своём нежелании быть лауреатом премии, присуждение которой используется в антисоветских целях...” (Центр хранения современной документации, ф. 5, оп. 36, д. 61, л. 52).

Реалистическая оценка отдельными западными критиками художественных достоинств романа “Доктор Живаго” не повлияла на выбор Шведской академии и затерялась в сонме откровенных политических похвал и идеологических восторгов. Задолго до объявления лауреата Нобелевской премии французский еженедельник “Ар” в номере от 29 января 1958 года писал: “Не столько литературное, сколько политическое значение “Доктора Живаго” выдвинуло его на передний план”. “Пастернак стал знаменитым на Западе ещё до того, как там ознакомились с его творчеством”, — вторила ему “Фигаро литерер”. Роман Пастернака, отмечал Густав Герлинг в западногерманском “Меркуре”, “ни в коем случае нельзя считать полностью удавшимся произведением: он населён фигурами с очень слабо очерченной психологией, хаотичен в построении”. Голландская буржуазная газета ничего не увидела в “Докторе Живаго”, кроме “аффектации, литературной неуклюжести, натянутой символики и неэкономного использования действующих лиц”. “Мне кажется, — признавался французский критик Андре Руссо, — что реализм Пастернака... весьма недалёк от банальности и даже вульгарного натурализма. Как бы то ни было, в данном случае не ощущаешь той неодолимой силы, с какой обычно захватывают нас великие произведения...”. В.Набоков назвал роман “Доктор Живаго” “болезненным, бездарным, фальшивым”, а Грэм Грин — “нескладным, рассыпающимся, как колода карт”.

Редкие разумные голоса глушились, однако, мощной патетической риторикой: “Стагнация советской литературы длилась... до появления “Доктора Живаго” в 1958 году” (Guerney B. An Anthology of Russian Literature in the Soviet Period from Gorki to Pasternak. New York, 1960. P. XXII); “роман стоит в блестящем одиночестве”, “бестселлер в Европе”, “голос иной России” (Slonim M. Russian Soviet Literature: Writers and Problems. New York, 1964. P. 228, 230); “Нобелевская премия против коммунизма” (подпись под портретом Пастернака в венской газете “Нейе курир” в номере накануне дня объявления Нобелевских лауреатов) и т.п.

“Мы могли бы частично представить себе и понять реакцию советской общественности на присуждение Пастернаку Нобелевской премии за роман “Доктор Живаго” (в 1958. — В.В.), — рассуждал У.Виккери, — если бы вообразили наше негодование и обвинения в нелояльности, которые могли бы вспыхнуть в США по адресу какого-нибудь хорошо известного американского писателя, сочинившего книгу на чрезвычайно деликатную тему, в силу чего её отказались печатать в США, а автор отослал рукопись в СССР, а затем получил Ленинскую премию по литературе...” (Vickery W. The Cult of Optimism: Political and Ideological Problems of Recent Soviet Literature. Bloomington: Indiana University Press, 1963. P. 93–94).

Находясь во Франции в апреле 1959 года, Шолохов на вопрос корреспондента парижской ежевечерней газеты “Франс-суар” о том, каково его мнение о деле Пастернака (имеются в виду исключение автора “Доктора Живаго” из Союза писателей и его отказ от Нобелевской премии. — В.В.), “дал тем более замечательный ответ, что несколько советских дипломатов выслушали его, не обнаружив никакой реакции”: “Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака “Доктор Живаго” в Советском Союзе вместо того, чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели, вместо того, чтобы выносить его на обсуждение. Если бы действовали таким образом, наши читатели, которые являются очень требовательными, уже забыли бы о нём. Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими. Что касается книги “Доктор Живаго”, рукопись которой я читал в Москве, то это бесформенное произведение, аморфная масса, не заслуживающая названия романа”.

Не прибегая к политической оценке романа Пастернака “Доктор Живаго”, Шолохов косвенно упрекнул Шведскую академию в небрежении художественной стороной литературы, на что в своё время, ещё на заре присуждения Нобелевских премий, претендующих на мировое признание, в довольно резкой форме обратил внимание крупнейший шведский писатель Август Стриндберг: “...давайте же избавимся от магистров, которые не понимают искусства, берясь судить о нём. А если нужно, давайте откажемся от Нобелевских денег, динамитных денег, как их называют” (цит. по: Кожинов В. Нобелевский миф // Дневник писателя, 1996, март–апрель. С. 8).Фотокопия диплома о присуждении М.А. Шолохову Нобелевской премии.

За несколько дней до официального объявления очередного Нобелевского лауреата-1964 французский писатель и философ Жан Поль Сартр направил Шведской академии письмо, в котором отказывался от премии и просил наградить ею какого-либо другого художника. Когда же Нобелевский комитет огласил его имя в качестве лауреата, писатель через шведское посольство в Париже во второй раз решительно отверг столь высокое признание, мотивируя свой отказ давним зароком не получать никаких наград и не связывать себя с Нобелевским фондом и комитетом, обязывающими исповедовать определённые политические и общественные воззрения и симпатии. “В нынешних условиях, — заявил Сартр, — Нобелевская премия объективно выглядит как награда либо писателям Запада, либо строптивцам с Востока. Ею, например, не увенчали Пабло Неруду, одного из крупнейших поэтов Америки. Речь никогда всерьёз не шла и о Луи Арагоне, который, однако, её вполне заслуживает. Достойно сожаления, что премию присудили Пастернаку прежде, чем Шолохову, и что единственное советское произведение, удостоенное награды, — это книга, изданная за границей...” (“Литературная газета”. 1964. 24 октября. С. 1).

Со словами поддержки кандидатуры Шолохова на премию выступили Чарлз Сноу и Пампела Хэнсфорд Джонсон. “Мы убеждены, — писали они, — что произведения Шолохова обладают большой и непреходящей ценностью. Так мы думаем и просим Нобелевский комитет обратиться именно к этой стороне проблемы. Ясно, что о романе как художественной форме сейчас спорят беспрестанно, и нет единого мнения о том, как в дальнейшем должен развиваться роман <···> По нашему же мнению... Шолохов создал роман, который в своем роде является лучшим для целого поколения. Это “Тихий Дон”. Другие произведения Шолохова, может быть, и не стоят на том же уровне, но “Тихий Дон” — реалистический эпос, достойный “Войны и мира”. Если не столь великий, как “Война и мир”, постольку, поскольку в нём нет той работы самосознания, однако достойный сравнения с “Войной и миром”. И это произведение гораздо трагичнее “Войны и мира”. Знаменательно, что наиболее значительное и наиболее признанное произведение советской литературы изображает горестную гибель основных персонажей, за исключением ребёнка, чья жизнь теплится, подобно огоньку надежды. Стоит сравнить финалы “Войны и мира” и “Тихого Дона”. В одном случае, семейное счастье Пьера и Наташи, в другом — Григорий Мелехов, преследуемый, находящийся на краю гибели, пришедший, может быть, в последний раз увидеть своего сына” (Архив ИМЛИ РАН, ф. 520, оп. 1, № 62).

Чарлз Сноу же предложил Институту мировой литературы в лице его директора, своего давнего друга И.И. Анисимова представить Шолохова на Нобелевскую премию и подготовить материалы о писателе (биографию, библиографию, обоснование). “Каждая из премий, — пишет Д.Урнов, — мотивируется особой формулировкой. Не за отдельные произведения, а за некую исключительную черту целого творчества присуждается Нобелевская премия. Так, Киплинг получил за “мужественность стиля”. Хемингуэй — “за влиятельность стилистического мастерства”. Формулировка шолоховская сложилась сама собой: “Бескомпромиссная правдивость”.

— Думаете, это их (Нобелевский комитет. — В.В.) проймёт? — переспросил Иван Иванович (Анисимов. — В.В.), просматривая и подписывая соответствующие бумаги” (Большой Иван: Книга об И.И. Анисимове. М.: Правда, 1982 (б-ка “Огонёк”, № 22). С. 41).

Шолохову была присуждена Нобелевская премия, как значится в дипломе лауреата, “в знак признания художественной силы и честности, которые он проявил в своей донской эпопее об исторических фазах жизни русского народа”.

Летом 1965-го с целью прояснить отношение советских писателей к факту (если таковой произойдёт) присуждения премии Шолохову Москву посетил вице-президент Нобелевского комитета. “Недавно в Москве, — писал Шолохов первому секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу 30 июля 1965 года, — был вице-президент Нобелевского комитета.

В разговоре в Союзе писателей он дал понять, что в этом году Нобелевский комитет, очевидно, будет обсуждать мою кандидатуру.

После отказа Жана Поля Сартра (в прошлом году) получить Нобелевскую премию со ссылкой на то, что Нобелевский комитет необъективен в оценках и что он, этот комитет, в частности, давно должен был присудить Нобелевскую премию Шолохову, приезд вице-президента нельзя расценить иначе, как разведку.

На всякий случай, мне хотелось бы знать, как Президиум ЦК КПСС отнесётся к тому, если эта премия будет (вопреки классовым убеждениям шведского комитета) присуждена мне, и что мой ЦК мне посоветует? <···> В конце августа я поеду на 2–3 месяца в Казахстан, и был бы рад иметь весточку до отъезда”. На письме изложено мнение отдела культуры ЦК КПСС: “...присуждение Нобелевской премии в области литературы тов. Шолохову М.А. было бы справедливым признанием со стороны Нобелевского комитета мирового значения творчества выдающегося советского писателя. В связи с этим отдел не видит оснований отказываться от премии, если она будет присуждена”. Здесь же — резолюция-заключение: “Согласиться с предложениями отдела. П.Демичев, А.Шелепин, Д.Устинов, Н.Подгорный, Ю.Андропов” — и справка: “Тов. Шолохову М.А. сообщено 16.VIII.65. Г.Куницын”.

Рейтинг@Mail.ru