Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №18/2009

Литературные прогулки

Вокруг Медного всадника, или Душа Петербурга

Продолжение. Начало в № 17.

Во время прошлой прогулки мы увидели Медного всадника с точки зрения поэта (Пушкин) и учёного (Анциферов). Как ни странно, Анциферов, смотрящий на памятник Петру из ХХ столетия, оказывается ближе Пушкину, чем многие из писателей — современников Анциферова: именно объективность сближает их позиции, разнесённые во времени. Убедимся в этом, совершив вторую прогулку вокруг Медного всадника. Совсем другое увидел в нём поэт века двадцатого Александр Блок. В цикле «Город» (1904–1908) он поместил стихотворение «Пётр»1 (все тексты см. в Приложении).

Лучше, если оно сначала прозвучит в классе в хорошем исполнении, а потом уже ребята перечитают его про себя. Отталкиваясь от первых впечатлений и ассоциаций ребят, поможем ученикам понаблюдать за тем, как от строфы к строфе меняется атмосфера стихотворения, как меняется его герой.

Сначала прислушаемся к тому, как звучат первые строки стихотворения. Плавно и спокойно. Абсолютное совпадение ритма с метром (четырёхстопный ямб) в первой, третьей и четвёртой строках вызывает ассоциации с набегающей и отступающей невской волной. И уже с первой строфы возникает странное ощущение, что Медный всадник для Блока не памятник: спать может только живое существо. Как это похоже на историю бедного пушкинского Евгения, прозревшего в своём безумии тайну “кумира на бронзовом коне”!

Впечатление от реального памятника меньше всего вызывает ассоциации со сном и спящим императором, он весь — порыв, движение, что мы и видели в поэме Пушкина и фрагменте Анциферова! Но у Блока в первой строфе закат окрашивает фигуру императора в романтические тона: перед нами спящий рыцарь, победивший Змея. Написание существительного “змей” с большой буквы подсказывает, что перед нами необычный гад, создаёт ассоциативные связи с библейским преданием о грехопадении Адама и Евы, соблазнённых Змеем, с древнерусским чудом о Змее, с образом Георгия Победоносца, пронзившего Змея копьём и поправшего чудище копытами своего коня. Может быть, и Пётр — чудесный рыцарь, победивший, но окаменевший, застывший в полёте, уснувший на века?

Мотив сна задан в первых строках (спит, сонно). Нежный цвет заходящего солнца (розовеют латы), мелодичность стиха укачивают и завораживают настолько, что мы не замечаем фактической неточности Блока: на Петре работы Фальконе нет лат! В них одело царя воображение поэта.

О том, что сон не вечен и вообще недолог, мы узнаём из первой же строки благодаря слову “пока”, резко ограничивающему время бездействия застывшего Петра. Это маленькое слово сразу же создаёт антитезу покоя (сна) и бодрствования (движения), настраивает нас на мистическую волну: мы ждём того, что пока скрыто от нас, но вот-вот проявится, явится.

Тревога вползает в строфу с третьей строки: Змей вовсе не побеждён и, сжатый копытом коня, глядится сквозь туман, словно чего-то ждёт. Ощущение тревоги вызывает у нас звукопись, передающая свист твари. Блок нагнетает свистящие согласные звуки [с] и [с']: спит, сонно, с, свистом, сквозь. Этот свист звучит в стихотворении до самого конца.

Итак, уже в первой строфе Блок рисует картину внешне статичную и спокойную, но на самом деле исполненную внутреннего напряжения, неустойчивого равновесия. Не правда ли, именно таков Медный всадник?

Второе четверостишие — новая картина — “глухие вечера”. Застывшая фигура, памятник, дана в движении времени (как изображение Реймского собора на полотнах Моне)! Эпитет “глухие” сразу же врезается в наше сознание, а множество толкований его значения приводит к детализации образа Петербурга: вечера, в которых из-за тумана тонут все звуки города; вечера, в которые никто не слышит друг друга. Вечера “сходят” на Петербург, то есть наступают медленно, постепенно, надвигаясь откуда-то сверху, и все звуки так же постепенно угасают. Вот чего ждёт Змей! На наших глазах он освобождается, выползая из-под копыт. Мистическое превращение подготовлено поэтом в предыдущих строках: туман (сквозь туман глядится Змей) оказывается союзником Змея, его ипостасью, и потому чудовище разворачивает свои кольца. Метафора “Змей расклубится” вызывает ассоциации и с клубком, в который сворачиваются спящие змеи (расклубится — значит изменит форму на противоположную; это значение придаёт глаголам приставка рас-/раз-: сравните: “распутает, расправит, развинтит”), и с дымом, туманом, которые имеют свойство клубиться, то есть распространяться клубами (клубы дыма). И уже не разобрать, Змей или туман, как змея, ползёт над городом.

В стихотворении Блока памятник Петру существует не сам по себе, а вписан в картину города, точнее — он в центре этой картины и определяет всё, что происходит вокруг. Поистине — душа Петербурга! И она просыпается! В руке Петра неожиданно появляется факел. Обратим внимание на композицию строфы: Блок так её строит, что прежде всего мы видим пламя, неровное, неспокойное, потому что оно пляшет. И действительно, во тьме можно не разглядеть сам факел, а вот его огонь нельзя не заметить. Картина с наступлением вечера приходит в движение, в трёх строках отмечаются всё новые изменения: вечера сойдут, Змей расклубится, пламя запляшет. Так в стихотворении рождается ещё одна антитеза, пронизывающая весь текст: тьма (вечера, туман) — свет (закат, факельное пламя). Но и образ света неоднороден: нерукотворный солнечный свет (заря, закат) противопоставлен рукотворному (факел).

Парадоксально, что город ведёт себя антиприродно, неестественно: вечерами не засыпает, а пробуждается вместе со Змеем и Петром. Неприродный свет фонарей и витрин освещает Петербург, но он не в силах разогнать тьму: площади остаются тусклыми, они лишь мерцают в свете фонарей. Обратим внимание на ещё одну деталь — метафору “нити фонарей”. Она передаёт скудость искусственного освещения, которое лишь прочёрчивает тонкие нити во тьме и тумане. В оппозиции света и тьмы побеждает последняя, укрывая всех своими плащами. Новая метафора не может не вызвать романтических ассоциаций: плащи испанских кавалеров, любовные свидание под покровом тёмной южной ночи, страсть, поэзия… Словно Дон Гуан бросает на читателя свой пылкий и безжалостный взгляд: “Пускай невинность из угла // Протяжно молит о пощаде!”

Город бросается в вакханалию, отменяющую романтику любви и высокую поэзию, и в центре её и над нею (на скале) — Пётр. Здесь Блок уже называет его не рыцарем, а весёлым царём — и мы вспоминаем петровские ассамблеи, страшные попойки, глумление над церковной обрядовостью. Образ зловонного кадила — оксюморон, выворачивающий мир наизнанку: вместо покоя — разгул, вместо чистоты — разврат, вместо благовония — зловоние, вместо Бога — Змей, вместо солнца — пляшущий огонь факела. На этот мнимый, ложный свет бегут жители. Но и он побеждён тьмой: городская гарь покрывает фонарь, как церковная риза. Два слова из церковного лексикона, соединённые в строфе вместе с неблагозвучными словами (зловонье, гарь), создают атмосферу кошмара, фантасмагории, в которой живут привыкшие к ней, не замечающие её ненормальности петербуржцы.

Вот уже Луна с её призрачным тусклым светом заливает город, и улицы, названные Блоком лунными, опять кажутся романтическими, таинственными, хотя и это впечатление обманчиво, как свет Луны. Тайна рассыпается от глагольной формы повелительного наклонения бегите: “Бегите все на зов! на лов!” К чему же призывают жителей города: ловить кого-то или стать пойманными? Кто же и кого ловит в Петербурге? Как не вспомнить устойчивое словосочетание ловец душ или ловить души в сети. Ответ очевиден — дьявол, Змей! Но контекст стихотворения может привести и к другому ответу: ловец душ — Пётр, его факел — маяк, на который и бегут мужчины и женщины. И тогда открывается страшный смысл: “Пётр — сатана”. Значит, Змей не пленник, а, как и положено, орудие дьявола Петра. Размышления вновь оживляют в памяти и библейский миф о Змее, искусившем невинных детей Божьих Адама и Еву, которые после грехопадения были изгнаны из Рая и обречены на страдания и смерть. Вот они, Адамы и Евы, спешащие на зов, на лов сатаны, это их голоса заполняют глухие вечера. Пётр предстаёт как творец нового Рая, Парадиза2 для потомков Адама и Евы, и он в этом городе царь и бог, подчинивший себе Змея. Потому гад и оставлен в живых.

“Он будет город свой беречь”, — догадывается поэт, а мы продолжаем его догадку: беречь от настоящего света, от настоящей любви…

В финале царь засыпает вместе с затихшей от безумства ночи столицей, и в его руке теперь появляется меч, алеющий то ли от света восходящего солнца, то ли от человеческой крови. Образ меча неоднозначен: возможно, он угроза Солнцу, а может быть, символ защиты дневного города от сил тьмы. Образ Петра двоится… Медный всадник и для Блока — дух города, но отношение поэта к Петру более сложное, чем у его предшественников.

Организовать эту часть прогулки, настроить школьников на размышления учителю помогут вопросы и задания.

  • Какое впечатление у вас создалось после чтения стихотворения? Какие возникли ассоциации? Чем они вызваны?
  • Какие иллюстрации вы сделали бы к этому стихотворению? Опишите их.
  • Определите размер и ритм стихотворения. Какие слуховые ощущения и зрительные образы он создаёт?
  • Какие зрительные образы у вас возникают при чтении каждого четверостишия? Опишите их.
  • Какие цвета преобладают во всем стихотворении и в отдельных строфах? Меняются ли краски? Если да, то в связи с чем?
  • Как меняется настроение поэта? Чем вызваны эти изменения?
  • Как в тексте создаётся мотив сна?
  • Найдите в тексте примеры звукописи. С какой целью поэт её использует?
  • Определите, в каком значении употреблён глагол “сойти”. С какой целью Блок использует этот глагол? Какие дополнительные оттенки значения приобретает это слово в тексте?
  • Как вы понимаете значение метафоры “змей расклубится над домами”? Какие ассоциации вызывает глагол “расклубиться” и образ Змея?
  • Найдите в тексте примеры антитезы. Какова её роль?
  • Как в стихотворении взаимодействуют образы света и тьмы? Какой из них побеждает? Почему?
  • Какие библейские образы вы вспомнили, читая стихотворение? Почему?
  • Найдите в тексте примеры романтических образов. Какова их роль?
  • Выделите эпитеты, объясните их значения. Подберите к ним синонимы и с помощью стилистического эксперимента определите роль каждого эпитета в тексте.
  • Запишите ассоциации, которые вызывает у вас образ Петра. На какие смысловые группы можно их разделить? Почему?
  • Какие образы-символы есть в стихотворении? Как вы их понимаете?
  • Как вы понимаете финальные сроки: от чего будет беречь свой город весёлый царь?
  • Сравните отношение к Петру I Пушкина, выраженное в поэме «Медный Всадник», с отношением Блока.

Не стоит завершать прогулку на этом диссонирующем аккорде — тяжёлом впечатлении, вызванном стихотворением Блока. Поэтому в нашей прогулке появится ещё один спутник — Б.Пастернак и его стихотворение «Чертёжный рейсфедер…».

Возможно, стихотворение, воспринятое на слух, покажется ребятам сложным, запутанным, хотя некоторая непонятность текста, скорее всего, не повлияет на их общее впечатление. Нельзя не ощутить упругий ритм, пульсирующее движение, бодрость и свежесть петербургской атмосферы. Необходим и лингвистический комментарий, если в классе не найдётся тех, кто сможет дать правильное толкование непонятных слов и названий: рейсфедер, прапор, Нарвская, Охта. Рейсфедер (нем. Reißfeder, от reißen — чертить и Feder — перо) — чертёжный инструмент для проведения тушью или краской линий толщиной от 0,08 до 1,6 мм (БСЭ). Общеизвестно, что Петербург создавался инженерами, специально приглашёнными для этой цели Петром из-за границы. План Петропавловской крепости был начерчен самим царём. “Чертёжный рейсфедер Всадника медного” — инструмент царя. Прапор (старосл.) — знамя; в русском войске XVII века знаменосца называли прапорщиком. Район за Нарвской заставой, начинающийся за Нарвскими триумфальными воротами, и Охта (по названию реки) — окраинные районы Петербурга.

После обмена первыми впечатлениями ребятам нужно обязательно прочитать стихотворение самим, медленно, полушёпотом. Когда они будут произносить текст, то физически ощутят трудности, вынужденные всё время преодолевать орфоэпические препятствия. Это явление вызвано множеством звуков [п] и [т], часто стоящих близко друг к другу. Так поэт вводит в текст мотив преодоления.

В этом стихотворении всё находится в движении, передающемся определёнными глаголами и глагольными причастными формами: прибывает, скачут, продирается, машет, плещет, раскинул, выбросил, отодранный, расцарапанный, распущены. На первый взгляд, главный герой стихотворения, как ни странно, не Пётр, не Медный всадник, а ветер, который у Пастернака, в отличие от Пушкина и Блока, сила созидающая. Ветер морей объявляется наследником всадника, то есть Петра, и именно он воплощает петровские планы в жизнь. Символическим образом единения царя и ветра в стихотворении является чертёжный рейсфедер Всадника медного. Ветер противопоставлен серым тучам и туману: он сражается с ними, продирая их. Трамвайные пути, атрибут современного Пастернаку города, кажутся поэту росчерками северного грифеля, нанесёнными ветром на карту города. Вряд ли можно однозначно истолковать метафору Пастернака “северный грифель” — важны сами попытки школьников понять собеседника.

Репродукция с картины В.И. Сурикова
«Памятник Петру I на Исаакиевской
площади в Петербурге». 1870 г.

Пётр в стихотворении приветствует разыгравшуюся стихию, покоряющуюся ему как своему царю или полководцу: не случайно пурга ему рапортует. Несмотря на препятствия, поединок ветра — наследника Петра — с природой исполнен радости, даже ликования, которые не отменяются терзаниями и болью (расцарапанный рапорт пурги). Сила стихии выражена с помощью гиперболического зрительного образа: здания — распущенные полотнища, терзаемые ветром.

И всё-таки главный герой стихотворения не ветер, а Пётр, замысливший дивный город, создавший его план:

Он город над мартом
Раскинул и выбросил, —

то есть выпустил на простор, доверив вопреки всем ветру и морю.

Хотя в стихотворении нет никаких описаний и характеристик Петра, его образ отчётливо предстаёт перед нами. Создаётся же он Пастернаком опосредованно, скрытым сопоставлением императора-созидателя с его детищем. Сила основателя города, ясность его замысла, чувство родства с природными стихиями вызывают восхищение поэта. Его царь не страшен, не ужасен, а жизнерадостен, хотя не менее могуч, чем пушкинский. И весёлость Петра не сродни блоковской, бесовской: этот Пётр любит жизнь, движение, борьбу и способен подчинить себе даже силы природы, направить их на созидание.

Вопросы и задания для наблюдений

  • Какое впечатление произвело на вас стихотворение Б.Пастернака? Почему? В чём его необычность?
  • Какой образ оказывается в стихотворении центральным? Почему?
  • Какой силой является для Пастернака ветер?
  • Какую роль играет в стихотворении звукопись?
  • Статичен или подвижен город Петра? Обоснуйте своё мнение.
  • Рассмотрите карту Петербурга XVII века. Сравните этот план с планом города, в котором вы живёте, или с планом Москвы. В чём своеобразие плана Петербурга?
  • Найдите в стихотворении эпитеты, сравнения и метафоры. Предложите своё толкование созданных с их помощью образов.
  • Если бы вы делали иллюстрацию к этому стихотворению, какую технику вы бы использовали: акварель, графику, пастель? Почему? Опишите свою иллюстрацию.
  • Можно ли, прочитав это стихотворение, узнать об отношении автора к Петру? Если да, то что помогает вам это сделать?
  • Как в стихотворении создаётся образ Петра?
  • Если говорить о Медном всаднике как душе города, то какой предстаёт эта душа в стихотворении Пастернака?

Примечания

1 Это стихотворение было опубликовано впервые вместе со стихотворением «Поединок» под общим заглавием «Петербургская поэма».

2 Парадизом, то есть Раем, Пётр часто именовал свою новую столицу.

Продолжение следует.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Алексанр Блок

Пётр

Евг. Иванову

Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый.

Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.

Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и тротуары.
В мерцаньи тусклых площадей
Потянутся рядами пары.

Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде,
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!

Там, на скале, весёлый царь
Взмахнул зловонное кадило,
И ризой городская гарь
Фонарь манящий облачила!

Бегите все на зов! на лов!
На перекрёстки улиц лунных!
Весь город полон голосов
Мужских — крикливых, женских — струнных!

Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простёртой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.

22 февраля 1904

 

Борис Пастернак

* * *

Чертёжный рейсфедер
Всадника медного
От всадника — ветер
Морей унаследовал.

Каналы на прибыли,
Нева прибывает.
Он северным грифелем
Наносит трамваи.

Попробуйте, лягте-ка
Под тучею серой,
Здесь скачут на практике
Поверх барьеров.

И видят окраинцы:
За Нарвской, на Охте,
Туман продирается,
Отодранный ногтем.

Пётр машет им шляпою,
И плещет, как прапор,
Пурги расцарапанный,
Надорванный рапорт.

Сограждане, кто это,
И кем на терзанье
Распущены по ветру
Полотнища зданий?

Как план, как ландкарту
На плотном папирусе,
Он город над мартом
Раскинул и выбросил.

1915

 

 

Продолжение следует

Татьяна Рыжкова ,
кандидат педагогических наук, доцент РГПУ им. А.И. Герцена.
Рейтинг@Mail.ru