Я иду на урок
Я иду на урок: 10–11-й классы
Максим Маркасов
Максим Юрьевич МАРКАСОВ — кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики Новосибирского государственного педагогического университета, преподаватель гимназии № 10 г. Новосибирска.
Две «Чайки» русской литературы
Пьеса Б.Акунина «Чайка» вышла в 2000 году. Как известно, она представляет собой продолжение «Чайки» А.П. Чехова. В произведении современного автора действуют те же персонажи, действие происходит в имении Сорина, Акунин использует многие чеховские художественные ходы, пародийно переосмысляя их. Естественно, что появление нового произведения вызвало множество неоднозначных критических отзывов в прессе. В ходе урока мы сделаем попытку не только осмыслить сам текст, но и структурировать точки зрения интерпретаторов.
Акунинский текст сконструирован как игровой художественный объект. Поэтика так называемого вторичного текста — типичное явление литературы конца XX века, в этом смысле пьеса Бориса Акунина однозначно реализует многие коды постмодернизма.
Во-первых, интересен феномен популярности и коммерческого успеха книг Акунина, в частности «Чайки»1. Произведения Бориса Акунина в последние годы, наверное, одни из самых раскупаемых среди литературы, которую можно назвать литературой для интеллектуалов. В этом смысле книги современного автора — проявление вполне закономерное, которое определяется термином “массовая литература”. Пьеса действительно рассчитана как минимум на два типа рецепции: массовую и элитарную; каждый из адресатов выбирает для себя ту стратегию чтения, которая ему “ближе”. Во-вторых, композицию текста можно рассматривать в качестве гипертекста или шире — как реализацию концепции семантики возможных миров: так называемые дубли предлагают читателю несколько вариантов развития сюжета. В-третьих, понятие гипертекста непосредственно соотносимо с термином “интертекстуальность”, который предполагает применительно к «Чайкам» не только выяснение связей двух произведений, изданных “под одной обложкой”, но и выход на внешние источники аллюзий и реминисценций. Второй и третий пункты — непосредственный переход к анализу текста.
Работа на уроке (или занятии спецкурса по современной литературе) организована в несколько этапов.
Первый этап. В начале урока говорим собственно о писателе Борисе Акунине, который известен прежде всего как автор детективных романов о Фандорине. Вторая и, может быть, менее популярная ипостась: писатель — создатель научно-популярных книг «Писатель и самоубийство» и «Кладбищенские истории». Наконец, в последнее время Акунин выступил в амплуа драматурга. Созданию литературного имиджа автора служит и такой примечательный факт, что первая публикация «Чайки» помещена была в журнале «Новый мир» в одном номере с текстами Солженицына, известного своим неприятием нереалистической художественности. В прессе появилось вполне закономерное предположение, что это соседство — своеобразный эстетический вызов или рекламный трюк.
Второй этап. Обсуждение мнений критиков (цитируем лишь некоторые и частично).
“…Чеховский слог отличается от акунинской стилизации <…> Одно слово отторгает другое: первое играет множеством смыслов, второе однозначно, как детективные развязки...” (Алексей Филиппов. Доктор Дорн идёт по следу. Треплева убивают все // Известия. 28 апреля 2001 года).
“Чеховские герои в интерпретации Акунина стали существами, до маниакальности одержимыми. Сложность характеров превратилась в одномерность” (Ольга Романцова. Виновен каждый. Следствие ведёт Акунин // Время МН. 28 апреля 2001 года).
“…Опус Акунина демонстрирует непонимание принципов чеховской драматургии” (Марина Давыдова. Обманутый обманщик. В «Школе современной пьесы» поставили «Чайку» Б.Акунина // Время новостей. 11 мая 2001 года)2.
Наталья Иванова (уже на страницах специализированного литературного журнала)3, наоборот, сетует на подражательность Западу, исчерпанность и интеллектуальную неплодовитость русского постмодернизма — модная в последнее десяти-пятнадцатилетие тема (возникшая, как ни парадоксально, почти одновременно с феноменом самого русского постмодернизма)4.
В этих критических высказываниях в ходе обсуждения отметим основные “претензии” к акунинскому тексту: однозначность смыслов, одномерность характеров, непонимание принципов чеховской драматургии. Приведённые оценки становятся поводом к дискуссии и к осмыслению концептуального плана текста.
Третий этап. Заранее подготовленные школьники, опираясь на материалы «Словаря культуры XX века» В.Руднева (М., 2003), знакомят класс с основными понятиями современного эстетического сознания: “римейк”, “апгрейд”, “семантика возможных миров” и “гипертекст”, “массовая литература”, “деконструкция”, “интертекстуальность”, “травестирование”, “симулякр”, “нелинейный сюжет”, “монтаж”. Затем делается попытка связать эти понятия с художественным целым акунинской пьесы. Можно предложить учащимся включить каждый из этих терминов в некое суждение о «Чайке». Интересно будет также обсудить, какие понятия не пригодятся при анализе.
Четвёртый этап. Дальнейшая работа — разворачивание культурных ассоциаций. Можно вспомнить примеры текстов, построенных по принципу нелинейного сюжета. Назовём лишь основные источники. Х.-Л. Борхес («Три версии предательства Иуды», «Сад расходящихся тропок»), фильм Тома Тыквера «Беги, Лола, беги», компьютерный роман Майкла Джойса «Полдень» — всё это примеры реализации многовероятности сюжетных ходов; ученики вспоминают тексты Д.Хармса, в которых повторяемость — одна из черт авангардистской поэтики (например, «Тюк!», «Пушкин и Гоголь», «Машкин убил Кошкина»).
Пятый этап. «Чайка» Акунина не просто пародия, а особый вид интертекстуальности, специфическая форма видения писателем мира и творческого процесса. Дописывание “чужого” текста в истории литературы не новое явление. Примеры “прямых” заимствований сюжетных ходов и персонажей — «Египетские ночи» В.Брюсова и «Похождения Чичикова» М.Булгакова.
Прежде чем говорить о художественных “взаимодействиях” двух заявленных текстов, необходимо актуализировать полученную школьниками в 10-м классе информацию о художественных особенностях драматургии Чехова. Это отсутствие вербализованного конфликта (он реализуется не на уровне человеческих взаимоотношений, а заключён в рассогласовании личности с миропорядком, отсюда — отсутствие у Чехова деления на “положительных” и “отрицательных” героев); коммуникативные “провалы” в диалогах героев как композиционная деталь; стремление показать отрезок жизни таковым, каков “он есть” в “реальности”; театрализованность бытия как образ существования. В пьесе современного автора обратим внимание на реализацию последних двух чеховских концептов.
Акунинские дубли — это метафора потока разрозненных событий. Таким образом, слово “дубль” в тексте Акунина выявляет представление Чехова о жизни как о череде разнородных, несвязных эпизодов. Пьесы Чехова строятся по принципу “монтажного мышления”5. Акунин вносит дополнительные смыслы: жизненные этапы человека — это повторяющиеся до мельчайших деталей и однообразные копии. Дубль — это и знак театрализованности, “балаганности”6 всей пьесы, он ориентирует читателя-зрителя на авторский замысел “обнажения приёма” театральных условностей, что опять же специфически продолжает тему сложной рефлексии героев об искусстве в пьесе Чехова. Акунин доводит до своего логического завершения комизм драматических стереотипов: персонажи ведут себя сверхэкзальтированно (“Нина (схватившись за сердце, пронзительно вскрикивает, как раненая птица — она актриса явно не хуже Аркадиной)”7), часть дублей заканчивается рефлексией героев о “сделанности” сценических поз и литературных текстов (“Аркадина <...> Вся эта сцена была сыграна, чтобы тебя разжалобить” [42]; “Тригорин <…> Я давно замечал, что люди ведут себя гораздо естественней, когда притворяются. Вот о чём написать бы” [56]). Даже чайка (у Чехова это и экзистенциальный символ, и, как утверждают некоторые исследователи, профанируемый символ, чучело, знак неестественности)8 в современном контексте превращается в некий концептуалистский знак.
Преподаватель обращает внимание на оформление книги, которое в культуре, ориентированной на нетрадиционные приёмы, как уже известно школьникам, имеет важное композиционное значение и нередко является частью текста. Расположение двух произведений по отношению друг к другу в перевёрнутом виде — возможно, намёк на карнавальную перевёрнутость; фразы на обложке: “Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился” и “Константин Гаврилович мёртв. Только он не застрелился. Его убили…” — констатируют потенциальную возможность для читателя продолжить тексты, а также детективную интригу этих фраз.
Примечания
1 Издатели использовали довольно банальный, но действенный рекламный приём (это обязательный коммерческий ритуал последнего десятилетия): в течение нескольких месяцев книга, выставленная на полках книжных магазинов и уличных лотков, была снабжена табличкой “Лидер продаж”.
2 Необходимо учесть, что в рецензиях объектом обсуждения является двойная креативная интерпретация классической «Чайки»: акунинская и сценическая — постановка Иосифа Райхельгауза в московской «Школе современной пьесы». См.: «Чайка» Б.Акунина. Школа современной пьесы. Пресса о спектакле // www.smotr.ru / 2000 / 2000_shkola akunin.htm
3 Иванова Н. Жизнь и смерть симулякра в России // Дружба народов. 2000. № 8.
4 Модная дискуссия о “смерти–жизни” постмодернизма является, на наш взгляд, также частью поэтики этого художественного явления.
5 “Драматургические произведения А.П. Чехова несут в себе модель новой, «универсальной связи мира», осуществлённой по законам монтажа. В основе их структуры (как и в современном кинематографе) лежит принцип дискретности, прослеживаемый на разных уровнях текста <…> В данном случае зафиксирована расчленённость единого <…> потока действия, завершённость в себе эпизодов, сцен, а также особый порядок их следования” (Литвинова Н.А. «Вишнёвый сад» А.П. Чехова и “монтажное мышление” двадцатого века // Дискурс. 1997. № 3–4. С. 72–73.)
6 Необходимо учесть, что акунинская пьеса “адсорбирует” и богатый опыт символистской драмы с её антиреалистическим пафосом и игровой концепцией жизни и искусства. “Кукольность” пьесы подчёркивается и тем, что в произведении Акунина дубли ассоциируются с кинематографическими (люди будто отображены на плёнке): см. в контексте слово “стоп-кадр” и замирание героев наподобие остановившегося кадра.
7 Акунин Б., Чехов А. Чайка. СПб.–М., 2002. С. 37. Далее в скобках указаны страницы по этому изданию.
8 См: Рощина О.С. Природа художественной целостности комедий А.П. Чехова «Чайка» и «Вишнёвый сад» // Дискурс. 1996. № 1; Шатин Ю.В. Профанирующий символ // О поэтике А.П. Чехова. Иркутск, 1993.