Готовимся к сочинению

Тема 19. Стихотворение А.С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…”.

(Восприятие, истолкование, оценка.)

Очевидно, следует сразу же обратить внимание на латинский эпиграф этого стихотворения “Exegi monumentum” (“Я воздвиг памятник”) и отметить, что пушкинские стихи вписаны в традицию, начатую одой Горация «К Мельпомене» и подхваченную в русской поэзии Г.Р. Державиным, написавшим в подражание римскому поэту свой «Памятник». Школьник должен понять, что предшественники Пушкина возносились в своих памятниках (то есть в своём творчестве) “выше пирамид”, которые были в представлении древних в числе семи чудес света (кроме пирамид, ещё и храм Артемиды в Эфесе, Мавзолей в Галикарасе, висячие (террасные) сады Семирамиды в Вавилоне, статуи Зевса в Олимпии, Гелиоса в Родосе и маяк Фарос в Александрии). Но если Державин, возносясь своей поэзией (памятником) “выше пирамид”, скорее всего не вкладывал в это особого смысла: он ведь всего лишь подражал Горацию, то римлянин, возносясь над седьмым чудом света, мог заявить тем самым о том, что создаёт восьмое — не менее удивительное семи других, ведь оно обеспечивает бессмертие!

Наверное, так и понял Горация Пушкин, заменив в своём стихотворении пирамиды на “Александрийский столп”.

Нужно разъяснить, что общепринятое толкование этого столпа как колонны, установленной в Петербурге в честь Александра I, неверно. Во-первых, оно противоречит поэтической логике: нерукотворность противопоставлена рукотворности, чего Пушкин никогда бы себе не позволил: его художническая логика всегда безупречна! Во-вторых, давно уже замечено, что по законам русского языка слово “александрийский” не может быть произведено от имени, но только от названия города. Чуткий к законам родного языка Пушкин их и не нарушал, когда писал в своём дневнике об открытии “Александровой колонны” и когда в «Египетских ночах» описывал “Александрийские чертоги”. В-третьих, поставив в своём стихотворении другое, нежели у Горация, чудо света — александрийский маяк Фарос, неправдоподобно для древнего времени высокий (120 метров), Пушкин обратился к нему потому, что тот был светоносен, что он с огромной своей высоты, из громадного своего далёка помогал людям ориентироваться во тьме и в безбрежном пространстве. Вот каким качеством сопоставлено с ним искусство, чью “нерукотворную” светоносность Пушкин уверенно возгласил “выше” рукотворной!

Ученики не изучают в школе стихотворение Горация, но в программе есть державинский «Памятник», а он, как уже было сказано, написан в подражание римскому поэту. Как и у Горация, главная тема стихотворения Державина — в провозглашении своих заслуг, которые обеспечат поэту право на бессмертие.

Поэтому и у римлянина Горация, и у нашего Державина особое ударение в стихах ставится на слово “первый”, утверждавшее приоритетные претензии каждого из авторов на славу и бессмертие.

В стихотворении Пушкина этого слова нет. Принимая горацианскую мысль о том, что творчество есть восьмое чудо света, Пушкин пишет не о собственных заслугах, но об условиях, на которых возможно сотворение такого чуда.

В этом смысле, очевидно, и следует толковать его знаменитые строчки: “И долго буду тем любезен я народу, // Что чувства добрые я лирой пробуждал, // Что в мой жестокий век восславил я свободу // И милость к падшим призывал”.

Ведь то, что провозгласил Пушкин, — это три кита, на которых только и может быть установлено настоящее искусство, это его основные заповеди, нравственное триединство, отличающее творчество любого художника, не только Пушкина.

Поэтому, если стихи Горация и Державина — это прежде всего памятники себе, своему творчеству, то стихотворение Пушкина — памятник художнику вообще, такому, конечно, как Пушкин, но и не самому Пушкину.

Вслед за Горацием стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» утверждает мысль об искусстве как о восьмом чуде света. Но в отличие от Горация пушкинское стихотворение делает акцент на великой миссии художника: несмотря ни на какие отвлекающие обстоятельства оставаться верным законам искусства, без чего восьмое чудо света сотворено быть не может!