Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №34/2003

События и встречи

Почему я против «Тихого Дона» в школе?

ТРИБУНА

Евгения АБЕЛЮК


Почему я против «Тихого Дона» в школе?

Странно всё-таки, что споры о том, каким быть новому образовательному стандарту по литературе, зациклились на романе М.А. Шолохова «Тихий Дон». Кто-то “за”, кто-то “против”. Мне так кажется, что есть вопросы и поважнее. Однако в этом споре нужно, что называется, “определяться”. Я и выбираю — я “против”.

Дело, конечно, не в том, что вопрос об авторстве «Тихого Дона» так и висит в воздухе. В конце концов, был ли Шекспир и какой Гомер написал «Илиаду», а какой — «Одиссею», мы тоже не знаем. Есть роман — почему бы его не читать? И какой роман… Говоря словами В.Васильева, автора предисловия к одному из последних изданий «Тихого Дона», — “центральное произведение века, века революций и гражданских войн” (Шолохов М.А. Собр. соч.: В 9 т. М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2001. Т. 1).

Почему так не хочется мне идти с ним к школьникам? Чтобы разобраться, открываю книгу. Почти наугад.

Сцена коллективного изнасилования казаками Франи (кн. 1, ч. 3, гл. II). Вот как она заканчивается: “Григорий видел, как двое подняли серый свёрток — Франю (у неё, выпирая под юбкой острыми углами, неподвижно висели ноги) и, взобравшись на ясли, выкинули в пролом стены, где отдиралась плохо прибитая пластина. Стена выходила в сад. Над каждым станком коптилось вверху грязное крохотное окошко. Казаки застучали, взбираясь на перегородки, чтобы посмотреть, что будет делать упавшая у пролома Франя; некоторые спеша выходили из конюшни. Звериное любопытство толкнуло и Григория. Уцепившись за перекладину, он подтянулся на руках к окошку и, найдя ногами опору, заглянул вниз. Десятки глаз глядели из прокопчённых окошек на лежавшую под стеной. Она лежала на спине, ножницами сводя и разводя ноги, скребла талый у стены снежок. Лица её Григорий не видел, но слышал затаённый сап казаков, торчавших у окошек, и хруст, приятный и мягкий, сена.

Она лежала долго, потом встала на четвереньки. У неё дрожали, подламываясь руки. Григорий ясно видел это. Качаясь, поднялась на ноги и, растрёпанная, чужая и незнакомая, обвела окошки долгим-долгим взглядом.

И пошла, цепляясь одной рукой за кустики жимолости, другой опираясь о стену и отталкиваясь...”

Мастерская рука, не правда ли? Так конкретно и зримо, что легко можно представить себе каждую подробность.

Мир казачества, показанный автором «Тихого Дона», вообще поражает своей жестокостью и дикостью. Иногда примитивность и грубость героев показываются почти мимоходом (но всё равно с натуралистическими подробностями):

“На площади, за пожарным сараем, где рассыхаются пожарные бочки с обломанными оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая мимо сарая, Григорий сплюнул и зажал нос. Из-за бочки, застёгивая шаровары — пряжка в зубах, — вылезал старик.

— Приспичило? — съязвил Митька.

Старик управился с последней пуговицей и вынул из рта пряжку.

— А тебе что?

— Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю не отбанила”.

А вот некоторые повороты судеб героев романа.

Аксинья, главная героиня, ещё в юности была изнасилована собственным отцом, а тот после этого был забит насмерть женой и сыном. Рассказывается об этом так:

“Аксинью выдали за Степана семнадцати лет. Взяли её с хутора Дубровки, с той стороны Дона, с песков.

За год до выдачи осенью пахала она в степи, вёрст за восемь от хутора. Ночью отец её, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал.

— Убью, ежели пикнешь слово, а будешь помалкивать — справлю плюшевую кофту и гетры с калошами. Так и помни: убью, ежели что... — пообещал он ей.

Ночью, в одной изорванной исподнице, прибежала Аксинья в хутор. Валяясь в ногах у матери, давясь рыданиями, рассказывала... Мать и старший брат, атаманец, только что вернувшийся со службы, запрягли в бричку лошадей, посадили с собой Аксинью и поехали туда, к отцу. За восемь вёрст брат чуть не запалил лошадей. Отца нашли возле стана. Пьяный, спал он на разостланном зипуне, около валялась порожняя бутылка из-под водки. На глазах Аксиньи брат отцепил от брички барок, ногами поднял спящего отца, что-то коротко спросил у него и ударил окованным барком старика в переносицу. Вдвоём с матерью били его часа полтора. Всегда смирная, престарелая мать исступлённо дёргала на обеспамятевшем муже волосы, брат старался ногами. Аксинья лежала под бричкой, укутав голову, молча тряслась... Перед светом привезли старика домой. Он жалобно мычал, шарил по горнице глазами, отыскивая спрятавшуюся Аксинью. Из оторванного уха его стекала на подушку кровь. Ввечеру он помер. Людям сказали, что пьяный упал с арбы и убился” (кн. 1, ч. 1, гл.VII).

Совсем молодой насмерть забита бабка Григория Мелехова, турчанка. Хуторяне обвинили её в колдовстве, и после зверских побоев, успев родить ребёнка, она умерла. А вот как её муж мстит убийцам: “У амбара Прокофий настиг тяжёлого в беге батарейца Люшню и сзади, с левого плеча наискось, развалил его до пояса”.

Ещё один герой, Дмитрий Коршунов, готов изнасиловать свою сестру Наталью.

Даже любовь Григория Мелехова и Аксиньи, рассказ о которой составляет главную линию романа, начинается с жестокости: “Рывком кинул её Григорий на руки — так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, — путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошёл” (кн. 1, ч. 3, гл. IX). (Заметим в скобках, что последняя сцена выигрывает по сравнению с цитированными выше: подробное натуралистическое описание жестокости здесь заменяется образным сравнением.)

Ряд картин изнасилований, драк и убийств, нарисованных в романе, можно множить и множить.

Как хотите, а я не хочу читать с учениками это. Нет, я не за то, чтобы скрывать от них правду. Более того, привыкла относиться к ним всерьёз и без скидок. А значит, и разговаривать на равных и на совсем непростые темы. Но согласитесь, для того чтобы читать такой текст и не сломаться, нужен немалый жизненный опыт.

И ещё. Представим себе городских школьников, как правило, не знающих деревни, тем более не знающих глубоких и нравственных корней традиционной деревенской культуры. Неужели сторонники изучения «Тихого Дона» в школах искренне полагают, что такие школьники, слыша от учителя об “истинно народном произведении” М.Шолохова, сумеют по достоинству оценить этот в общем-то не известный им народ?

Впрочем, может быть, не стоит волноваться? Большинство читает “поверх текста” (будем откровенны: школьное преподавание немало способствует этому). А значит, и о романе ученики узнают прежде всего от учителя. Учитель же будет говорить не о том, что Григорий Мелехов виновен в гибели двух близких ему женщин — Натальи и Аксиньи, а о его психологической сложности. О том, что так и не появится в этом образе примитивной прямолинейности и однозначности, и он слишком сложен для того, чтобы сделать однозначный выбор, которого требует время. И обилие жестокости объяснит учитель: ведь роман рассказывает о разрушении семейных устоев, и виной тому война, в том числе братоубийственная война. Вот жёны и неверны воюющим мужьям. Вот казаки и насилуют коллективно Франю. Ещё скажет о стремлении автора к объективности, о его отказе от жесткого деления персонажей на плохих и хороших, вне зависимости от того, к какому лагерю они принадлежат. И во всем этом будет прав.

При этом отмечу: навряд ли учитель будет говорить о том, что чисто исторические главы романа слабо связаны с событиями основной сюжетной линии, что если автор и выражает свою позицию, то делает это достаточно декларативно (например, кн. 1, ч. 3, гл. VI; кн. 3, ч. 6, гл. XXXVIII), что обнадёживающий финал романа искусственен. Впрочем, вступать в спор о том, плох роман или хорош, здесь не место. Но сказать о том, что не представляю, как идти в класс с подробным разговором о «Тихом Доне», считаю необходимым.

От редакции. Мы рассчитываем на ваши отклики. Думаем в ближайшее время посвятить «Тихому Дону» специальный номер.

Рейтинг@Mail.ru