КНИЖНАЯ ПОЛКА

В.И. Мильдон. ВЕРШИНЫ РУССКОЙ ДРАМЫ. М.: Издательство МГУ, 2002. 256 с. (Серия “Классика жанра”).

Книга открывает новую серию, которую издательство МГУ назвало довольно причудливо и даже оксюморонно: “Классика жанра”. Ведь классика — это понятие об основательной устойчивости, о длительных во времени традициях, а жанр как раз весьма специфичен и никогда больше неповторим: вы сможете найти аналогию такому роману, как “Евгений Онегин”? А такому, как “Отцы и дети”? А “Войне и миру” или “Анне Карениной”?

Название ли серии спровоцировало В.И. Мильдона написать свою книгу, или, наоборот, он этой книгой спровоцировал почтенное издательство на фривольное именование серии, — в любом случае оба явления оказались достойными друг друга. Я имею в виду систему доказательств автора книги, призванную подтвердить навязываемую им читателю мысль о том, что в литературе существует некий феномен классического жанра “русская драма”.

А доказывает В.И. Мильдон эту мысль весьма своенравно: объявляет ту или иную ситуацию, того или иного персонажа архетипом, чтобы породнить их потом с другими в других пьесах, написанных в другие эпохи. Так лакей Раневской Яша из “Вишнёвого сада” оказывается близок фонвизинскому Митрофану, выступающему для будущей литературы архетипом недоросля — того, кто, по В.И. Мильдону, означает: “не дорастёт, не достигнет зрелости, нет развития “я””. На этом же основании с этими персонажами состоит в родстве и Чацкий из “Горя от ума”.

Да, и Чацкий — тоже. В доказательство В.И. Мильдон приводит слова Чаадаева: “Мы растём, но не созреваем”, нисколько не смущаясь тем, что они сказаны совсем не по поводу героя Грибоедова, вполне ими довольствуясь как достаточным свидетельством того, что и в “Горе от ума” та же проблема “недоросля”, что “ситуация Чацкого актуальна до конца столетия и напоминает “Недоросля”, которого тоже дописывали”.

“Дописывал” Чацкого, если верить В.И. Мильдону, в частности, Пушкин. Как это обнаружить? Надо запомнить, что герой Грибоедова произносит в пьесе: “отечества отцы”. И сопоставить эту фразу с мольбой народа, обращённой к Борису Годунову в пушкинской трагедии: “Ах, смилуйся, отец наш! Властвуй нами! // Будь наш отец…” Там — “отцы”, здесь — “отец”. Стало быть, подытоживает В.И. Мильдон, “Чацкий — сын того народа, который изображён в “Борисе””. Впрочем, вот вам ещё один вариант доказательства: Чацкий в конце пьесы бежит из Москвы. И пушкинский Отрепьев бежал из монастыря. “…С этой точки зрения фигура Григория в “Борисе” неожиданно близка Чацкому…” И не одному только Чацкому: “у разных персонажей русской драмы обнаруживается какая-то общность порывов…”, например, у Подколесина из гоголевской “Женитьбы”, который выпрыгнул в окно, или у Хлестакова, тоже бежавшего из безымянного города.

Следовать за мыслью В.И. Мильдона — занятие не слишком увлекательное. Ведь почти всегда она основана на волюнтаристском сближении вырванных из контекста цитат. Скажем, произнёс Кулигин в “Грозе”: “Жестокие нравы в нашем городе…”, и автор книги “Вершины русской драмы” удовлетворённо констатирует: “Здесь город напоминает метафору города у Грибоедова и Гоголя: город-Россия. Речь о том, что так всюду, и от этого порядка некуда деться”.

А поскольку увлекательного в книге мало (кого может увлечь самовластное, произвольное, не имеющее отношения к данному тексту прочтение!), следует пожалеть её читателя, который зря потратит время на её изучение, и удивиться старейшему нашему издательству: что могло привлечь его в этой книге? Неужели обещание В.И. Мильдона всесторонне рассмотреть обнаруженное им отличие русской драмы от западной: “…русская драма не помещается в границах литературных, эстетических и выходит в области внехудожественные — со всеми преимуществами и недостатками такого положения”? Но развивать подобное сомнительное утверждение — не дело литературоведа, который обязан, анализируя текст, оставаться в литературных и эстетических границах произведения.

Впрочем, займись В.И. Мильдон своим делом, издательство МГУ не смогло бы удержать абсурдного, с точки зрения литературы, названия серии — “Классика жанра”.

Геннадий КРАСУХИН