Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №36/2001

Архив

УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ«Страдная пора (Косцы)». Художник Г.Мясоедов. 1887 г.

Айгуль АБАКИРОВА,
10-й класс, школа № 57,
Москва


Опыт прочтения стихотворения Н.А. Некрасова

“В полном разгаре страда деревенская...”

Стихотворение Некрасова “В полном разгаре страда деревенская...” рассказывает о трудной доле русской женщины, матери, крестьянки. Эта тема вообще характерна для творчества Некрасова, её возникновение объясняется биографически. Поэт вырос в семье, где отец был “домашним тираном”, мучающим мать. С детства Некрасов видел страдания любимых женщин, матери и сестры, брак которой, кстати, тоже не принёс ей счастья. Поэт тяжело переживал смерть матери и винил в ней отца, а через год умерла его сестра...

Тема материнства звучит в таких стихотворениях Некрасова, как “Родина”, “Внимая ужасам войны...”, “Орина, мать солдатская”, “Мать”; теме страдания женщины посвящены стихотворения “Тройка”, “Крестьянка”, “Еду ли ночью по улице тёмной...”, поэма “Мороз, Красный нос” и другие произведения Некрасова.

Стихотворение Некрасова “В полном разгаре страда деревенская...” названо по первой строчке. Интересно, что поэт представляет женщину-крестьянку, женщину-мать именно на фоне страды, сбора урожая, самой горячей поры в деревне. В это время крестьянам приходится особенно много трудиться (так много, что из одного значения слова “страдать” – убирать урожай – для них сразу же следует другое – испытывать физическую или нравственную боль, мучение); одновременно для автора женщина, возможно, ассоциируется вообще с женским началом в природе.

Стихотворение сюжетно (для Некрасова это часто встречающееся явление), и в первой строчке автор показывает место и время действия. В следующих нескольких строках поэт определяет главную тему стихотворения – страдания русской женщины, причём делает это в очень пафосной манере: “...всевыносящего русского племени многострадальная мать!” Лексика, присущая высокому стилю, длинные слова со звуками “с” и “щ”, ударение на последнем, ключевом слове “мать” создают впечатление поэтического взлёта.

За ним следует описание пейзажа, как это часто бывает у Некрасова, не привлекающего внимания красотой видов. Ощущение какой-то гнетущей внешней силы, переданное в предыдущих строках (“всевыносящего”, “многострадальная”), напряжение сохраняются: “зной нестерпимый”, “солнце нещадно палит”.

Далее автор переходит от собирательного образа многострадальной матери к конкретной женщине. Крестьянка, выбиваясь из сил, на самой жаре работает в поле, и над ней “колыхается” целый столб насекомых. К напряжению от работы и палящего солнца добавляется это окружившее её со всех сторон “жалит, щекочет, жужжит”. Само звучание этих слов действует подавляюще.

Вся следующая сцена – как, порезавшись косой, крестьянка не успевает унять кровь и бежит к заплакавшему ребёнку – пересказана в совсем ином стиле. Вместо высоких и пафосных мы видим такие просторечные слова, как “баба”, “косуля”, “ноженька”. Сама ситуация, когда женщина трудится в поте лица, выбиваясь из сил, а её ребёнок (несмотря на всё это) недоедает или, как в данном случае, в такую жару лежит “у соседней полосыньки”, не однажды встречается в творчестве Некрасова. Достаточно вспомнить песню “Солёная” из “Пира на весь мир” (кстати, “слёзы солёные” есть и в этом стихотворении: “вкусны ли, милая, слёзы солёные...”).

И какова же реакция автора на эту сцену, на эту ситуацию? “Что же ты встала над ним в отупении? // Пой ему песню о вечном терпении, // Пой, терпеливая мать!..” – горько иронизирует Некрасов над всевыносящим и терпеливым русским народом. Вместо “бедной бабы” вновь появляется “мать”, и последние две строчки вновь пафосны и сопровождаются поэтическим взлётом с ударением на последнем, ключевом слове “мать”. В этих строках крестьянка ассоциируется с Музой, поющей о вечном терпении русского народа (вспомним одноимённое стихотворение Некрасова).

В последних двух четверостишиях героиня, с одной стороны, воспринимается как вполне конкретная крестьянка, пьющая кислый квас из жбана, затыкающегося грязной тряпицей, а с другой – как собирательный образ русской женщины, все слёзы и пот, все страдания и труды которой “канут... всё равно”.

Стихотворение “В полном разгаре...” написано в 1862 году, то есть уже после крестьянской реформы, и в нём можно увидеть иллюстрацию к вопросу, который будет поставлен Некрасовым в стихотворении “Элегия”: “Народ освобождён, но счастлив ли народ?” Нет, эта крестьянка далеко не счастлива и, видимо, не станет счастливой в обозримом будущем.

Теперь немного о форме стихотворения. Оно состоит из семи трёхстиший и двух четверостиший. Таким образом, вступление с сюжетной частью отделяются по построению от концовки. Стихотворение написано дактилем с его характерной интонацией причитания (один из излюбленных некрасовских размеров). Первые две рифмующиеся строки трёхстиший оканчиваются двумя безударными слогами, третья же строка завершается ударным слогом. Создаётся впечатление, что каждое трёхстишие (соответственно, пара строк четверостиший) – это новый вздох, полный горестных образов и мыслей. Часто последнее слово трёхстишия сопровождается восклицательным знаком, дополнительно усиливающим акцент. В конце некоторых строк стоит многоточие. Не всё, что чувствуется и думается, высказано до конца в этих строках. “Мало слов, да горя реченька” – Некрасов будто предлагает читателю самому прочувствовать до конца всю горечь ситуации.

В стихотворении заметно характерное для Некрасова стремление к прозаизации. Она выражается в сюжетности, рифмующихся глаголах (“палит”–“жужжит”, “выбивается”–“колыхается”, “унимать”–”качать”), выборе трёхсложного размера, смешении пафосных и просторечных слов (оно, кстати, создаёт особое ощущение надрыва). Повторы (“Доля ты! – русская долюшка женская!”, “Пой ему песню о вечном терпении, // Пой, терпеливая мать!..”), уменьшительно-ласкательные суффиксы и просторечные слова и формы (“долюшка”, “косуля”, “ноженька”, “полосынька”, “растрепался”, “косыньки”), интонация причитания привносят в это произведение Некрасова фольклорные черты.

В стихотворении нет призыва к бунту, скорее в нём чувствуется безысходность (“канут... всё равно”). И с этой безысходностью автор справляется так, как это принято среди простого народа и в народном творчестве. Горестный надрыв переходит в ласку, в тихие (“солёные”) слёзы. Автор искренне сопереживает страданиям русской женщины. “Вкусны ли, милая, слёзы солёные // С кислым кваском пополам?..” – какой горечью, нежностью и каким сочувствием наполнены эти строки.

Рейтинг@Mail.ru