Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №2/2001

Архив

СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА...

ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО

Дарья ТАРХАНОВА

СМЕРТЬ ЧЕЛОВЕКА...

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Б.Пастернак


Александр Вампилов родился в 1937 году. Страшный год в истории нашей страны, зловещий и памятный. Однако не это время определило его судьбу. Сформировался Вампилов как личность и художник в годы оттепели. Это были годы попытки реформаторских движений, годы надежд и всеобщей эйфории. Вот-вот жизнь станет другой, должна же быть справедливость... Но чем больше веришь и ждёшь, тем горше и страшнее разочарование. Эпоха оттепели незаметно становилась эпохой застоя. Крах иллюзий, растерянность, полное смятение человека перед невозможностью что-либо изменить. Творчество любого художника неотделимо от времени, взрастившего его, от социальной ситуации. Просто есть люди, которые пытаются бороться с эпохой, изо всех сил стараются не замечать её. Не слишком гулко и резко время звучит в их произведениях, словно побаивается этих сильных, умеющих за себя постоять. Время оставляет на подобных творцах лишь лёгкий отпечаток, свою малоразличимую метку. Вампилов не такой. Его пьесы сложно поддаются анализу, когда отсутствует представление о далёких, давно ушедших годах. Вампилов ушиблен, ранен ими.

Этот художник пришёл в драматургию со своим собственным, ненужным столице и забытым ею миром. Миром советской “глубинки”. О провинции в столице как-то не принято говорить много, неинтеллигентно, что ли. Велика Россия, найдётся в ней место и для некой “глубинки”. Только представления о ней весьма туманные, причём остаются таковыми и до сих пор. Между прочим, там тоже есть люди. Они тоже влюбляются и страдают, лелеют свои надежды и разуверяются. Им не нужно торопиться, в отличие от всех нас, живущих в столице поэтому каждый поворот своей судьбы, каждую свою драму они рассматривают, переживают значительно глубже и острее. Их никто не гонит. Им некуда спешить. Их никто не ждёт. Они забыты и выброшены “за борт” блестящими, циничными городами. Жители маленьких мирков и предстали на суд искушённой московской публики. Может быть, именно там осталось живое, человеческое, не порченое? А может, там всё до конца мёртвое, одичавшее?

Главный герой пьесы “Утиная охота” Зилов в представлении многих олицетворяет 60--70-е годы. Тридцатилетние люди, молодость которых выпала на радостную и многообещающую оттепель, в буквальном смысле теряли почву под ногами и становились людьми застоя. Идеалы рушились на глазах. Жизнь раскалывалась надвое. Не во что стало верить и нечего ждать. Люди поколения Зилова -- люди, потерявшие цель или никогда и не видевшие её. Пожалуй, точнее всех к ним подходит определение “люди без стержня”. Что значит “стержень”? Это смысл жизни, идеалы, нормы, которые должны указывать человеку его дорогу, предостерегать от заведомо ложных решений и поступков. Что становится с человеком, когда стержень отсутствует, когда не знаешь, в какую сторону идти? Если нет ориентира, значит, дозволено всё. Остаётся пустота. Нет, человек не станет зловещим демоном, “поборником тьмы”. Он просто будет не добрым и не злым, не умным и не глупым, а это ведь страшнее, чем самый ужасный преступник. Всё и вся потеряет для него смысл. “В его походке, жестах много свободы, происходящей от уверенности в своей физической полноценности. В то же время и в походке, и в жестах, и в разговоре у него сквозят некие небрежность и скука, происхождение которых невозможно определить с первого взгляда”, -- такую исчерпывающую характеристику даёт Вампилов главному герою. Зилов предлагает Саяпину разыграть на монете, обмануть ли им своего начальника или нет: “Слушай, бросим жребий, и делу конец”. Кажется, что на орёл и решку он может поставить всё: жену, любовницу, друзей и всю свою никчёмную жизнь. Он всё делает походя: приносит людям горе и радость, счастье и несчастье, не осознавая, что он делает, да и не желая осознавать.

Кто окружает Зилова? Жлоб Саяпин, который не желает знать ничего, кроме своих собственных удобств. Неудачник Кузаков, который на протяжении всей пьесы ноет: “Если разобраться, жизнь, в сущности, проиграна”. Да, проиграна, но не только для Кузакова, но и для многих других героев драмы, а также для многих людей того поколения.

Зилов отличается от своих “друзей”. Он пытается понять, вспомнить, что он сделал не так. У него всё-таки есть мечта -- не о мебельном гарнитуре или новой просторной квартире. Зилов мечтает об охоте. Да, об обыкновенной охоте. С ранней электричкой и разрешением на хранение оружия. С сапогами и лодкой. С утренним туманом и восходом солнца. Это будет утиная охота. Он поедет туда, и всё встанет на свои места. Он поймёт наконец, куда ему надо идти. Неважно, что Зилов плохо стреляет, ведь “они не на картинке. Они всё-таки живые”. Зато официант Дима всё время попадает в цель. Для этого персонажа уж точно нет ничего живого: ни уток, ни друзей, ни собственной души. Есть только выгода, хороший барыш в забегаловке, именуемой “Незабудкой”.

Бытовое пространство провинциального городка: учреждение, где работают персонажи пьесы, квартира Зилова, “Незабудка” -- всё это необъяснимым образом отступает на задний план перед магическим пространством фантазии Зилова. Где утиная охота -- там чистая, нравственная природа, которая подскажет нужное, выправит неправильную жизнь. Только там исполнение робких надежд. Образ утиной охоты преследует его постоянно, для Зилова это поход в некую сказку, где смысл жизни будет восстановлен. В итоге мечта его оказывается миражом. Искусной обманкой. Жизнь постоянно надувает Зилова, изощрённо издевается над ним. Говорит “искренне и страстно” (ремарка): “Я один, один. Ничего у меня в жизни нет, кроме тебя. Помоги мне! Без тебя мне крышка”. Действительно, что-то зашевелилось в давно застывшей, заснувшей душе. Но к кому обращены эти слова? Зилов уверен, что за дверью его жена Галина. Оказывается, Галина тихонько выскользнула, а её место заняла молоденькая любовница Ирина. Когда Зилов узнает Ирину, он будет “растерян и смущён”, но быстро придёт в себя. Взорвётся нервным смехом, поймёт, что с ним опять сыграли злую шутку, а он бессилен.

Особенностью драматургии Вампилова является непременная двуплановость его пьес. Первый план -- это сценически замкнутое пространство и время. Действие “Утиной охоты” происходит в комнате Зилова, стандартной советской малогабаритке. Перед нашими глазами проходит один день из жизни Зилова. Второй план -- это вся его жизнь, которая проносится перед ним в его воспоминаниях. Вампилову удалось воссоздать ход человеческой памяти, движение мысли. Ассоциативный ряд воспоминаний помогает восстановить события жизни Зилова.

Он поднялся с тяжёлым похмельем, взглянул за окно, где накрапывает дождь и сереет утреннее небо, вдруг взгляд его остановился на игрушечном коте, подаренном Верой. Встрепенулось что-то в сознании Зилова, и вот он уже набирает номер телефона магазина, где работает Вера. Затем возникает в его памяти эпизод, связанный с продавщицей. Одно воспоминание цепляет за собой другое, и постепенно выстраивается целая жизнь. Он наблюдает словно со стороны за своими поступками, за своими женщинами и “друзьями”. Неутешительное, надо сказать, получается зрелище, особенно с похмелья. Особенно когда болит скула, по которой в ходе вчерашней пьянки кто-то врезал. Вроде бы только “друзья” вчера и были. Хотя чёрт знает... Голова трещит. Не помнит Зилов вчерашний вечер. Утро тем более не радует. Мальчик позвонил в дверь и принёс погребальный венок. Мрачная шутка. “Друзья” решили повеселиться. Хороши! Опустошение, которое настигает человека наутро, после “насыщенного” вечера, когда ни душевным, ни физическим силам неоткуда взяться, -- всё это ясно чувствуешь, глядя на хмурого Зилова, который стоит у окна и лениво потягивает пиво. Ноль, проигрыш, равнодушие... Это настроение -- начало пьесы.

Однако каждое воспоминание заставляет Зилова волноваться. Он видит себя в “предлагаемых обстоятельствах”. Вот пришло письмо. “От папаши. Посмотрим, что старый дурак пишет. О Боже мой! Опять он умирает”. Действительно, зачем срываться вдруг, непонятно зачем в какую-то деревню? Здесь пока всё более-менее гладко. Через некоторое время придёт другое письмо. Но уже не от отца. Об отце. Точнее, о его смерти. Всё мучительнее и суетливее это волнение. Звонит в бюро погоды. Ремарка: “Торопливо. Можно понять, что ему хочется поговорить”. И вот он уже готов беседовать с незнакомой девушкой: “Минутку! Давайте с вами поболтаем, всё равно от вашей работы никакого толку...” Страшно оставаться наедине со своей памятью, с ожившим бредом. Когда тебя навязчиво преследует траурная мелодия, гонится за тобой, издеваясь, не только в бюро погоды позвонишь...

Напряжение всё нарастает. У него, оказывается, было много женщин. Зилов, конечно, знал об этом, но не придавал особого значения. Вера и другие сами собой, а жена Галина сама собой. А она ведь ждала его. В тот, последний раз, всю ночь. За тетрадками своих учеников. “В поведении Галины важно изящество. Это качество, несомненно процветавшее у неё в юности, в настоящее время сильно заглушено работой, жизнью с легкомысленным мужем. Бременем несбывшихся надежд”. Он пришёл со свидания рано утром. На этот раз “Прелестное создание. Восемнадцать лет. Рекомендую”. Пришёл, как ни в чём не бывало. Ведь он же устал -- ещё бы, “прямо с вокзала”. Галина почему-то расстроена. Сделала аборт. “Что ты натворила? Как ты могла? Почему ты это скрыла?” Ремарка перед негодующим монологом: “Расходится”. Можно сказать, бушует. Мы вместе с Галиной больше не верим ему. Слова написаны на бумаге, но фальшь, ложь, беспощадно-циничная, бесстыдная, что на бумаге, что на словах, -- всегда одна и та же. Её не скроешь ни угрозами, ни клятвами. И равнодушия тоже не скроешь. Ведь Зилов не может “бушевать” всерьёз. Ничто уже не тронет его, в особенности слёзы жены. Хотя он пытается возвратить их первый вечер. Галина вначале не хочет быть втянутой в новую авантюру мужа, но совсем скоро “она таки увлекается воспоминаниями”. Тогда они были совсем молоды. Влюблены. Возможно. Зилов точно не помнит. Конечно, всего не упомнишь. Импровизированные воспоминания заканчиваются печально. Галина (почти с ненавистью): “Ты всё забыл. Всё!” Зилов (с искренним огорчением): “Ну вот... Вспомнили молодость”. Он ещё способен быть огорчённым. Только это не будет острой, ноющей раной. Вообще, ни ожогов, ни ран у этого человека быть уже не может. Именно поэтому он будет страдать.

Взрыв происходит, когда Зилов приглашает всех своих “друзей” в “Незабудку”. Он скажет в лицо каждому, что он о них думает. И только тут мы поймём, до чего ему тошно не верить никому, ясно различать в жлобах -- жлобов, а в остальных людях -- потенциальных мерзавцев и продажных шлюх. Да, Зилов устроил скандал. Грандиозный. Неожиданный, смачный такой, пьяный скандалище. Его резкие слова, обращённые к окружающим, не снимут страшного, неизживаемого конфликта в его душе. Зилов борется не с другими (это путь наименьшего сопротивления) -- он борется с самим собой и люто ненавидит себя. Никто не увидит борьбы и ненависти Зилова. Все остальные окажутся виновны в том, что он такой непонятый, растерянный, несчастный.

Потом -- “затемнение”. Это было его последнее воспоминание. Он понял всё. Осознал, что предал и потерял других, себя, свою жизнь. Сильный, мужественный самец оказался ничтожеством. С этим Зилов жить не будет. У него два выхода: пуля в лоб, или... может, он станет другим?

Трагедия героя той эпохи в том, что он не способен на поступок. Даже застрелиться Зилов не сможет по-человечески. Вампилов не даёт ему такого права. И за один день стать другим тоже нельзя. “Возродиться”, “переродиться” -- просто высокие слова. Зилов едет на охоту. Но с кем? С официантом Димой, самым отталкивающим типом во всей непутёвой компании. С подлецом, который предаст в любую удобную минуту. Утиная охота -- как сказка, её больше не существует. Она опошлена и унижена. “Дождь за окном прошёл. Синеет полоска неба”. Зилов “говорит ровным, деловым, несколько даже приподнятым тоном. “Выезжаешь?.. прекрасно... Я готов... сейчас выхожу””. Похороны “себя”, которые мерещились Зилову в начале пьесы -- были его собственной невесёлой шуткой -- и которые со всей серьёзностью предстали в его воображении в конце, теперь не бред. Неотвратимая смерть настигла человека. Сколько угодно может синеть небо, а вечернее солнце -- бросать последние лучи в окно многоэтажки...

С эмоционального нуля, болезненного спокойствия началась пьеса. Каждое новое воспоминание Зилова повышало градус, накаляло воздух драмы и подвигало на новую эмоциональную ступень состояние главного героя. Нервность и отчаяние достигли в конце концов своего апогея. Финал же опять возвращает опустошение и бесстыдное равнодушие. Можно сказать, что пьеса закольцована в самой себе. Возвращение к началу, опять к нулю, ещё раз доказывает полное бессилие людей ушедшей эпохи. Жизнь Зилова проиграна, но ничего не произошло -- небеса не разверзлись, и плача по умершей душе не слышится. Всё осталось по-прежнему. Так же, как вчера, закатится солнце, а мы “видим спокойное лицо” Зилова. “Плакал он или смеялся -- по его лицу мы так и не поймём”. Как не поймём и его страшного спокойствия...

Жизнь пронеслась перед нами. Точнее будет сказать -- прошла. Вампилов ничего не преувеличивает, в его драматических произведениях не используется приём гротеска, гиперболы. События пьесы каждодневны, будничны. Герои “Утиной охоты” только что влюблялись, ссорились, расставались. Жизнь в пьесах Вампилова -- это неостановимый, бесцветный, размеренный поток. Но именно он -- необъяснимый источник душевных драм, сломанных судеб. Жизнь как страшная, непреложная размеренность -- это наследие Чехова.

Герои Вампилова не идеальны и очень часто даже отталкивающи, но он всё равно любит своих персонажей со всей присущей им неуклюжестью, грубостью, иногда вульгарностью. Герой Вампилова -- это, если можно так сказать, центральная категория его драматургии. Всё остальное ловко служит пониманию человека, его чувств и мечтаний. За пессимизмом Вампилова, за его тоской виден маленький клочок надежды -- робкий, несмелый. Есть Ирина, которая обязательно поступит в институт, станет учительницей и будет учить детей только добру и правде. Она такая чистая, искренняя. И в этом опять Чехов, потому что за его пустотой и разрушением тоже была вера. Вампилов сумел сохранить это сокровище. Исчезнет оно позже, бесследно канет в историю русской драматургии. Появятся пьесы Петрушевской.

Вампилов боялся, что его не поймут. Поэтому его ремарки -- не только бытовые зарисовки, средства для создания нудного ритма провинциальной жизни. Это подробные объяснения состояния героев, мотиваций их поступков. Одежда, выражение озабоченности на лице, постоянные взгляды на улицу -- драматург расскажет обо всех мелких подробностях в характере своих персонажей. Психология образов ясна нам прежде всего через ремарку. Ритм, атмосфера 70-х также возникают из ремарки. Помогают диалоги героев, в которых слышится ощущение собственной бесполезности, неспособности к счастью. Тогда вся страна жила в отупляюще-спокойном, безмолвном ритме. В провинции это чувствовалось острее. Сколько похожих “Незабудок” было разбросано по городам. Сколько в них было выпито -- мрачно, безнадёжно.

Нет у Вампилова недосказанности. Он открыт и искренен и будто очень торопится рассказать о том, что знает, объяснить так, чтобы поняли и не видели сложных ребусов в его пьесах. Маленький городок, заброшенная школа в селе, один из многих-многих домов городской окраины создают дух его драм. Узкие, грязные улочки, лай неугомонных собак, запах сирени весной в неухоженном городском саду -- отсюда появились его рассказы. В пьесах Вампилов не изменил себе. Мы можем морщиться и говорить, что это слишком просто, даже примитивно, что время подобной драматургии прошло. Что же делать, если за провинциальным городком и типовой квартиркой проглядывает настоящее, истинное, то, что все мы давно потеряли и никак не можем вновь обрести! Вампилов -- драматург своего времени. Он унаследовал традиции Чехова, и каким-то удивительным образом в вампиловских инженерах, учительницах и студентах мы можем разглядеть далёких интеллигентов начала века. Только они сильно изменились, и не в лучшую сторону. Что ж, виновато время, неизбежный “привкус” эпохи.

Вампилов не холодно препарирует действительность. Он не бесстрастный аналитик и констататор фактов окружающей его жизни, судеб героев. В его пьесах -- боль, тоска. Когда видишь незащищённые чувства, надежды и разочарования драматурга, становится неловко, что сам не заметил людей, про которых столько написано, жизнь, которая была где-то рядом, но не задевала тебя. Это хорошая стыдливость. Жаль, она быстро проходит. Может быть, оттого, что мы стали более жёсткими, менее доверчивыми. Я не знаю, что творилось с читателями тех лет. Наверное, они тоже смущались и опускали глаза, а потом проходило время и быстро всё забывалось. Ведь люди, в сущности, остаются теми же.

В Вампилове нет ни капли цинизма. Он не может быть отстранён от своих героев, даже от Зилова. Хотя если бы Зилов встретился с Вампиловым случайно, за одним из столиков “Незабудки”, последнему пришлось бы почувствовать всю желчь, неудовлетворённость и затаённую злобу своего героя. Но Вампилов не может быть жестоким, не может ударить или унизить своего персонажа. Зилов сам себя и ударит, и унизит. Ему никто не сможет помочь, потому что он не примет помощи.

Вампилов не ударит своего героя. А что сделаем мы? Примемся обличать и освистывать отсутствие цельности, ясности, внутренней свободы? Только вначале надо оглянуться на самих себя. Конечно, что-то исчезло, что-то -- принадлежность той эпохи. Но разве стали мы лучше? Сейчас ведь Зилов может не показаться монстром среди холодно-расчётливых, запрограммированных на выживание циников. Среди них Зилов -- безобидный недотёпа, нерадивый неудачник, которого не бояться, а пожалеть надо. Есть сейчас “герои” страшнее и опаснее Зилова. Появится ли Вампилов?

 
Рейтинг@Mail.ru