Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №6/1999

Архив

· ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛО СЛОВО ·ФАКУЛЬТАТИВ · РАССКАЗЫ  ОБ  ИЛЛЮСТРАТОРАХ · АРХИВ · ТРИБУНА · СЛОВАРЬ ·  УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ ·ПАНТЕОН · Я ИДУ НА УРОК · ПЕРЕЧИТАЕМ  ЗАНОВО · ШТУДИИ · НОВОЕ В ШКОЛЬНЫХ  ПРОГРАММАХ · ШКОЛА В ШКОЛЕ · ГАЛЕРЕЯ ·ИНТЕРВЬЮ У КЛАССНОЙ ДОСКИ · ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК   · УЧИТЕЛЬ ОБ УЧИТЕЛЕ 
Михаил СВЕРДЛОВ

“Заводила хохочущей компании”

Писательская судьба Алана Александра Милна (1882–1956) во многом определяется его первоначальным выбором роли и тона: роли милого светского балагура, тона непринуждённой светской беседы (не юморист, а “заводила хохочущей компании” – так охарактеризовал его Г.Грин). Литературное легкомыслие сначала было привычкой: по словам Милна, в молодости “его ветреность не было маской, одеваемой по случаю”; таким он и был – “беззаботным, молодым и несерьёзным”, “счастливым и не стыдящимся своего счастья”. Впоследствии же привычка переросла в писательскую позицию; главное – это лёгкость во всём: свои эссе Милн называл “лёгкими статьями”, как драматург делал ставку на облегчённую форму салонной комедии, как беллетрист легко играл “пародическими формами” семейного, детективного, готического романов, как поэт упражнялся в “лёгких” жанрах комического стихотворения на случай и стихотворного бурлеска. В свою очередь, если критика хвалила его стиль, то за “пушистую лёгкость”, если порицала, то за “тяжёлое усилие быть непременно лёгким”.

До Первой мировой войны Милн – прежде всего модный эссеист «Панча», публикующий по контракту одно эссе в неделю. Задача раннего Милна – приспособить “прихотливое эссе” (в стиле «Очерков Элии» Ч.Лэма) к условиям развлекательного журнала; отсюда и темы – мелочи и пустяки аристократического быта (гольф, крикет, садоводство, кулинария, одежда, пикники, вечеринки), приправленные описаниями комических недоразумений, гротескными диалогами, нарочито банальными остротами и незамысловатыми каламбурами.

В дальнейшем Милн делает попытки расширить свою эссеистику – то в сторону литературной критики, то в сторону публицистики. Но и за рамками светских тем он не может отказаться от светского тона; если же отказывается, то впадает или в банальность, или в наивность. В критике он по-прежнему шутливо смешивает общие места с “лёгкими” парадоксами (“В современной лёгкой поэзии автор всю тяжёлую работу берет на себя, в современной серьёзной поэзии – оставляет её читателю”). И в публицистике ему не дано опереться на серьёзные аргументы: в его полемических жестах ощущается всё та же “лёгкость”. Так, Милн-публицист до Второй мировой войны выступает за мир, пусть даже и ценой немецкой оккупации (“Англия что-то потеряет <...> но не потеряет чести”); в 1940–1941 годах – уже за войну, пусть даже и ценой своего пацифизма (“...Война требует от нас больших жертв, чем мы предполагали. От меня она потребовала не только мои масло и бекон, но и мой пацифизм”); а после войны – вновь за мир, теперь уже ценой атомной угрозы (“Атомная бомба – это оружие <...> для предотвращения войны”).

Больше всего Милн хотел добиться успеха как драматург; с начала 20-х годов он регулярно ставит и публикует салонные комедии. Слова Милна о героине одной из них (“Она была героиней чисто условной комедии, единственной целью которой было развлечение [зрителя]”) могут быть отнесены к любому из его драматических персонажей. Техника Милна-драматурга держится на двух-трёх пружинах: комическое недоразумение, тайна и узнавание, развязки посредством “бога из машины”. Характеры ограничиваются несколькими заданными амплуа –”эксцентрический джентльмен”, “самовлюблённый аристократ”, “женщина широких взглядов”, “юная мечтательница”. Идеи сводятся к нескольким трюизмам: “счастье и несчастье могут поменяться местами”, “чудес стоит ждать”, “брак выше ложных предрассудков”, “романтическое – рядом”. Позаимствованные из пьес О.Уайльда парадоксы оборачиваются отрицанием парадокса; позаимствованные из пьес Дж.М. Барри конфликтные схемы оборачиваются отрицанием конфликта. В результате комических недоразумений салонной драмы всё должно вернуться на свои места: жёны – к мужьям, мужья – к жёнам, незаконные сыновья – к отцам, молодые бунтари или аристократы-нувориши – в семейный бизнес.

Важно не то, чего хотел Милн, а что получилось. С 30-х годов и по сей день забыты его эссе, драмы и романы; всё, что написано Милном для взрослых, вытеснено в сознании читателя его детскими книгами (“Дети сделались для меня просто бедствием”, – сетовал по этому поводу писатель).

Основные детские книги написаны Милном в период между трёхлетием и семилетием его сына Кристофера Робина; каждая книга приурочена к определённому возрастному этапу: стихотворный сборник «Когда мы были совсем маленькими» (1924), прозаическая повесть «Винни-Пух» (1926), вновь стихотворный сборник «Теперь нам уже шесть» (1927) и продолжение повести о Винни-Пухе – «Дом в Медвежьем углу» (1928). Хотя Милн и опирается на «Сказки матушки Гусыни», Л.Кэрролла и Э.Лира в поэзии, на «Дядюшку Ремуса» Дж.Ч. Харриса и «Ветер в ивах» К.Грэма в прозе, он – не просто продолжатель традиции, но открыватель новой эпохи в детской литературе.

В произведениях для взрослых “лёгкость” Милна – недостаток: коллизии – как будто “понарошку”, герои – “ненастоящие”, идеи – “невсерьёз”; не литература, а игра в литературу. В произведениях для детей эта же “лёгкость” – величайшее достоинство: когда детская игра становится предметом изображения, писатель “с лёгкостью” принимает точку зрения играющего ребёнка, проникает в тайну детского игрового мышления. Более того: в этой “лёгкости” открывается возможность “сложного” – игры слов, игры точками зрения, взрослой и детской; далее – логических игр и игрового моделирования речевого поведения. Так Милн – детский писатель неожиданно оказывается по-настоящему современным “взрослой” литературе, лингвистике и психологии XX века.

Только через призму “саги” о Кристофере Робине и Винни-Пухе проясняется “серьёзный” этический смысл творчества Милна. В прозаической сказке «Когда-то, давным-давно» (1917), предшествовавшей “саге”, автор признаётся: “Я люблю всех моих героев и хочу, чтобы вы их тоже полюбили. Поэтому может показаться, что я кого-то «выгораживаю»”; здесь важно, что любимы именно все герои, хорошие и плохие. Плохое в человеке “выгораживается” любовью; когда любящий король уходит на войну и оставляет графиню, та записывает: “Понедельник, первое июня. Стала плохой”, когда возвращается, та записывает: “Четверг, пятнадцатое сентября. Стала хорошей”. В драматической сказке «Портрет джентльмена в туфлях» (1926), написанной в один год с «Винни-Пухом», невеста-принцесса любит своего жениха-короля не за хорошее, а именно за плохое: “Мой безобразный маленький, глупый маленький, пустой маленький, плохой маленький, забавный маленький Тото!”

Человек для Милна по природе своей – эгоист. Детское же поведение – гипербола человеческого эгоизма: все впечатления маленького Кристофера Робина от прогулки к королевскому дворцу сводятся к одному вопросу: “Знает король, что я делал вчера?” («Бэкингемский дворец», перевод Н.Слепаковой); для ребячливого героя баллады «Королевский завтрак» все этические проблемы сводятся к одному утверждению: “Никто не скажет, будто я // Тиран и сумасброд, // За то, что к чаю я люблю // Хороший бутерброд” (перевод С.Я. Маршака).

В «Винне-Пухе» разворачивается настоящая галерея эгоистических характеров-”гуморов”. Каждый из этих живых и полнокровных характеров вместе с тем является и басенной персонификацией одного качества: Винни-Пух эгоистичен в своей страсти к еде, Кролик – в своём деловитом самодовольстве, Пятачок – в своей трусости, Сова – в любовании своей мнимой учёностью, Тигра – в своей добродушной агрессивности, Кенга – в своей материнской заботливости, Крошка Ру – в своём хвастовстве, Иа-Иа – в своей сосредоточенной жалости к себе. Но именно за их слабости и любит обитателей своего леса Кристофер Робин (“Ах ты глупенький мой Мишка!”). При полном отсутствии морали, обращённой к ребёнку, в «Винни-Пухе» есть мораль, обращённая к взрослому: в основе взрослого эгоизма – эгоизм детский; как ребёнок любит свои игрушки за их воображаемые слабости, как за слабости же любит ребёнка взрослый, так и человека вообще надо любить несмотря на его слабости.

Итоговое место Милна в писательской иерархии XX века – самое скромное; зато с самого момента создания и до сего дня продолжается культ Винни-Пуха, часто приравниваемого к таким героям, как Фальстаф или Гаргантюа. «Сага» Милна входит в десятку самых раскупаемых книг детской литературы; даже перевод её на эразмову латынь А.Леонардом (1960) стал интеллектуальным бестселлером. В 1963 году появляется «Пухова путаница» Ф.К. Круза – книга пародийных разборов «Винни-Пуха» с позиций марксизма, фрейдизма, “сердитых”, “новой критики” и так далее. За ней последовало уже вполне серьёзное “исследование” – «Дао Пуха» Р.Хроффа (1970). В нью-йоркском издательстве «Даттон и К» плюшевый медвежонок Кристофера Робина помещён под стекло, а в Лондонском зоопарке ему установлен памятник.

Рейтинг@Mail.ru